Гай Лешцинер - Мозг, ты спишь? 14 историй, которые приоткроют дверь в ночную жизнь нашего самого загадочного органа

Пожалуй, самой привлекательной является теория о БДГ-сне и сновидениях, предложенная Хобсоном и его коллегой Карлом Фристоном, серьезными авторитетами в мире неврологии. Я не могу сказать, почему именно их теория так меня привлекает. Возможно, потому, что в ней имеются параллели с первой работой на тему сна, написанной Криком и Митчисоном, которую я прочитал, будучи невежественным, но заинтересованным студентом-медиком, – я рассказал о ней во вступлении к этой книге. Они предположили, что БДГ-сон представляет собой процесс обратного обучения, он подчищает «лишние» соединения между нейронами, образовавшиеся во время пережитого нами в течение дня, и что сновидения – это «уборка» этого «мусора». Гипотеза Хобсона и Фристона немного отличается от предыдущей, и еще одной ее привлекательной чертой является то, что она по-настоящему объединяет мир БДГ-сна и сновидений, а в каком-то отношении даже тело и разум. Она объясняет, зачем нам нужны сны. Теория немного замысловатая, и даже после многократного прочтения их работы я до конца не уверен, что полностью ее понял.

Однажды я позвонил автору гипозеты о назначении снов, так как хотел, чтобы он «разжевал» мне их теорию. Когда я сказал ему, что не уверен, полностью ли ее понял, он пошутил: «Да и я тоже!»

Хобсон предоставил мне такое объяснение.

По сути, наше понимание окружающего мира основывается на интерпретации зрительного восприятия, ощущений, звуков, движений и опыта. Чтобы обработать всю эту информацию, человеческому мозгу – сложнейшему устройству, которое берет все эти входные данные и приписывает им какой-то смысл, – нужна модель окружающего мира. В определенной степени эта модель, эта базовая схема заложена в нас на генетическом уровне. Мы рождаемся с ней. Более того, она присутствует в нас еще до того, как мы появимся на свет. Хобсон сказал мне: «Мозг не просто реагирует на внешние раздражители; у него есть четкий набор того, что он ожидает получить. Можно сказать, что он получает их в результате обучения, однако мы с Фристоном утверждаем, что он присутствует в нас до начала процесса обучения, что он генетически в нас запрограммирован». Эта модель, однако, нуждается в постоянной корректировке, подстройке, и она развивается на протяжении всей нашей жизни, определяя личность. Она определяет, будет ли нам нравится вино, будем ли мы предпочитать Дали или Констебля, то, как мы будем вести себя в ссоре со своим партнером. Хобсон продолжил: «Задача мозга – предугадывать реальность, и он не может этого делать пассивно; он активен. У него есть набор предположений, которые затем корректируются в соответствии с полученными данными. Мы с вами думаем по-разному, потому что мы разные люди. И у нас разный жизненный опыт. Наши мозги, пожалуй, не так уж и отличаются, однако модели окружающего мира чрезвычайно разные».

По сути, эта модель определяет наше сознание, однако ее подстройка может происходить только тогда, когда мы «в отключке», то есть оторваны от внешнего мира, не в состоянии двигаться, оказываемся отделены от происходящего вокруг и даже лишены процессов, регулирующих температуру нашего тела. Во время БДГ-сна, как полагают Хобсон и Фристон, наш мозг включает полученный нами опыт в модель мира, уточняя и переделывая ее, и наши сны представляют виртуальную реальность, в которой все это происходит. В конечном счете наши сны – это объединение нашего опыта, они дают нашу собственную совокупную модель мира, проигранную миллионами различных способов, и все с целью понять собственный персональный мир и определить наше индивидуальное сознание. «Ваши сны олицетворяют субъективный опыт использования этой модели, и именно это связывает нашу работу с психоанализом. Толкование снов можно считать попыткой понять модель мира, которая сложилась у конкретного человека. Причем модель мира, имеющаяся у человека, явно зависит – частично – от его опыта».

В каком-то смысле эта теория включает в себя и представление Фрейда о том, что наши сны связаны с детскими переживаниями, хотя Хобсон утверждает, что Фрейд ошибся, сведя все к теме секса. «Думаю, фрейдисты придали сексуальный контекст тому, что лишь частично несет сексуальный характер, однако по большей части является чем-то другим». Он сам уже несколько десятилетий записывает свои сны в дневник. «Сны на сексуальную тему у меня, кстати, составляют примерно 5 % от всех сновидений. Мне кажется абсурдным считать, что остальные 95 % являются проявлением эдипова комплекса».

Я думаю, что сны Кристиана о его юности выражают его взгляды на собственное детство. Позже он рассказал, что, по словам его друзей, в нем есть определенная грусть, склонность вспоминать свою юность, счастливые дни, а также потерю былой радости от жизни. Мы оба полагаем, что эти сны являются не проявлением его невысказанных сексуальных желаний, а выражают тоску по тем более простым временам, когда он не знал тягот взрослой жизни и нарколепсии.

Так что совершенно логично, что некоторые наши сны отражают полученный за день опыт, в то время как другие могут не нести в себе столь осмысленной связи. Они подытоживают прожитую нами до этого момента жизнь. Таким образом, неудивительно, что некоторые сны или кошмары могут повторяться в попытке нашего мозга понять значение того, что мы пережили в течение дня. Эти сны в то же время – результат работы нашего мозга. «Мозг создает разум, а разум создает мозг», – подытожил Хобсон. Мозг и разум едины. Картезианский дуализм провалился.

Кристиан описывает и выраженные осознанные сновидения, с которыми сталкивалась Эвелин, о которой мы писали в девятой главе. Во время этих снов у него отчасти сохраняется сознание, и он может в определенной степени на них влиять. Думаю, они ему даже нравятся. Он считает, что научился контролировать свои гипнагогические галлюцинации, тех суккубов, что прежде посещали его каждую ночь: «Со временем я их одолел, прогнал их», – однако теперь он может и управлять своей ночной жизнью. «Я без труда могу вызывать осознанные сновидения, – говорит он. – Могу привести отличный пример. Я никогда не бывал в Гонконге, я знаю о нем только по фильмам или компьютерным играм. Во сне я был в собственной версии Гонконга – узкие подворотня с огромными рекламными баннерами „Кока-Колы”, – и я помню, как ходил по этим улицам. Я остановился в гостинице и мог ходить по ней, зайти в бар. Помню, как по собственному желанию пошел в бар». Я спросил, действительно ли он думает, что все контролировал. «Многие аспекты этого сна я контролировать не мог, потому что само происходящее во сне было нереальным, однако я мог ходить по округе, общаться с людьми. Я пошел в бар, потом вышел из гостиницы. Помню, как зашел в магазин, чтобы присмотреть себе одежду. А затем стал выбирать себе вещи. Я был во сне, но контролировал происходящее так, словно это было по-настоящему».