Стивен Джонсон - Карта призраков [Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир] [litres]

Диаграмма, позже названная именем Георгия Феодосьевича Вороного, применялась еще в 1644 году Декартом. В природе окрас жирафа фактически имеет вид диаграммы Вороного. Ее также можно увидеть в рисунке листьев деревьев.

Что же касается влиятельности, то, конечно, очень мило было бы представить, как Джон Сноу под гром восхищенных аплодисментов демонстрирует свою карту Эпидемиологическому обществу, а на следующей неделе в The Lancet выходят похвальные статьи. Но все случилось не так. Убедительность карты очевидна для нас – мы уже давно живем вне миазматической парадигмы. Но когда карта начала циркулировать в изданиях в конце 1854 и начале 1855 года, ее влияние было незначительным. Даже сам Сноу считал, что исследование водопроводных компаний Южного Лондона станет главной частью его аргументации, а карта Брод-стрит будет просто дополнительной уликой, любопытным документом.

В конце концов научный консенсус все же встал на сторону Сноу, и вот уже после этого карта Брод-стрит получила куда более весомый статус. В большинстве описаний эпидемии в той или иной форме приводилась карта – собственно, настолько часто, что в учебниках начали появляться копии копий, ошибочно называемые «репродукциями с оригинала» 39. (На большинстве из них не было самого важного компонента – диаграммы Вороного.) Когда водная теория распространения холеры стала общепризнанной, карту регулярно стали приводить для краткого объяснения научного обоснования теории. Легче было показать на темные полоски, зловеще расходящиеся в разные стороны от колонки, чем объяснять идею микроорганизмов, невидимых человеческому глазу. Карта, возможно, и не оказала такого влияния, как хотелось бы Сноу, на тех, кто увидел ее первыми, но что-то в ней нашло культурный отклик. Подобно самой холере, она обладала неким качеством, которое заставляло людей снова и снова воспроизводить ее, а это воспроизведение, в свою очередь, помогло широко распространить водную теорию. В долгосрочной перспективе карту можно назвать триумфом маркетинга не в меньшей степени, чем победой эмпирической науки. Она помогла хорошей идее найти широкую аудиторию.

Карта Сноу, возможно, все же оказала и важное краткосрочное влияние, хотя это уже ближе к предположению, чем к твердо установленному факту. Мы знаем, что интерес Генри Уайтхеда к водной теории резко вырос после того, как Сноу дал ему копию переизданной монографии о холере в конце зимы 1855 года. В этой монографии приводилась вторая версия карты Сноу. Вполне возможно, именно увидев смерти вокруг колонки на Брод-стрит, викарий все же передумал. Он провел больше времени, чем кто-либо другой, изучая мельчайшие подробности этих жизней и смертей: сначала ухаживая за больными как священник, затем расследуя эпидемию как детектив-любитель. Вполне возможно, когда он впервые увидел данные с высоты птичьего полета, это стало для него откровением.

Убедить помощника викария в правильности водной теории – вроде бы не бог весть какое достижение. Но расследование Уайтхеда в 1855 году в конечном итоге стало не менее важным для разгадки тайны Брод-стрит, чем работа Сноу. «Обращение» после прочтения монографии Сноу заставило его пуститься на поиски нулевого пациента, и в конце концов он нашел малышку Льюис. А это, в свою очередь, привело к раскопкам колодца, которыми занимался Йорк и которые подтвердили, что колонка соединена с выгребной ямой по адресу Брод-стрит, дом 40.

Это, конечно, всего лишь предположение, но тем не менее вполне разумным будет предполагать, что если бы не вклад преподобного Уайтхеда, то приходской следственный комитет ни за что бы не назвал причиной эпидемии колонку на Брод-стрит. Без нулевого пациента и неоспоримой связи с колодезной водой, без поддержки одного из самых уважаемых жителей района приходскому комитету было бы куда легче увильнуть, сказать, что эпидемия началась из-за общей плохой санитарной обстановки в районе – на улицах и в домах, в воде и воздухе. Приходскому управлению было бы очень легко спрятаться за миазматической дымкой доклада Комитета здравоохранения. Но общий набор улик оказался слишком обширным для того, чтобы прятаться за банальностями. Добавив к исходным данным Сноу более подробное расследование Уайтхеда, узнав о существовании нулевого пациента и сгнившей кирпичной кладки, уже нельзя было не прийти к выводу, что колонка – причина эпидемии.

Вердикт приходского следственного комитета означал, что официальный государственный орган впервые согласился с водной теорией. Победа была маленькой, ибо приходское управление не имело никакого влияния на вопросы здравоохранения вне Сохо, но Джон Сноу и его будущие союзники наконец получили то, чего Сноу так долго добивался: официальное одобрение. В последующие годы и десятилетия, когда историю об эпидемии на Брод-стрит раз за разом пересказывали, отчет следственного комитета набирал все больший вес. Медленно, но верно он полностью вытеснил из общественной памяти доклад Комитета здравоохранения. На двенадцати страницах, посвященных Брод-стрит в Sedgwick’s Principles of Sanitary Science and Public Health, приводится несколько обширных цитат из доклада приходского управления, а вот вердикт Комитета здравоохранения вообще не упоминается. В подавляющем большинстве рассказов об эпидемии на Брод-стрит упускают из виду тот характерный факт, что для высших чинов здравоохранения того времени расследование Сноу вообще не имело никакого значения.

Перематывать историю назад и представлять себе альтернативные сценарии – это довольно причудливое занятие, но даже оно может быть поучительным. Если бы приходское управление не поддержало водную теорию, то эпидемия на Брод-стрит, скорее всего, вошла бы в историю как еще один пример смертоносности миазмов: перенаселенный, антисанитарный район, пропитанный отвратительными запахами и получивший за это по заслугам. Вмешательство Сноу, скорее всего, считалось бы работой выдающегося диссидента, чужака с недоказанной теорией, которому не удалось убедить никого, кроме паникующего попечительского совета, который в отчаянии решился снять рычаг с колонки. Наука, несомненно, в конце концов открыла бы водную теорию, но, вполне возможно, без ясности и воспроизводимости истории о Брод-стрит и сопровождавшей ее карты на это ушло бы еще не одно десятилетие. Сколько еще тысяч человек умерли бы за это время?

Это довольно сложная, но вместе с тем вполне правдоподобная цепочка причинно-следственных связей. Карта помогает склонить Уайтхеда на сторону водной теории, после чего он обнаруживает нулевого пациента, это заставляет местные власти провести вторые раскопки, в результате которых они тоже соглашаются с исходной теорией Сноу. А поддержка приходского управления спасает Брод-стрит от миазматистов. Эпидемия становится самым мощным и убедительным доказательством водной теории Сноу, в результате чего ее быстрее принимают те самые учреждения здравоохранения, которые так громогласно открещивались от нее во время эпидемии. Карта, возможно, не смогла весной 1855 года убедить Бенджамина Холла в том, что загрязненная вода опасна. Но это не значит, что вода не изменила мир в долгосрочной перспективе.