Стивен Джонсон - Карта призраков [Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир] [litres]

Если взглянуть на последовательность событий таким образом, то один факт совершенно очевиден: Джон Сноу, конечно, сыграл ведущую роль в том, что на колонку на Брод-стрит вообще обратили внимание как на возможную причину эпидемии, но именно Уайтхед нашел ключевые доказательства, которые подтвердили роль колонки. В кратких пересказах истории о Брод-стрит неизменно рассказывают об ученом-провидце, который в одиночку боролся с доминировавшей парадигмой и открыл тайную причину ужасной эпидемии. (Уайтхеда тоже нередко упоминают, но обычно в качестве послушного подмастерья, который помогал Сноу с опросами жителей.) Но история Брод-стрит – это не только триумф внесистемной науки, но и, что еще важнее, победа своеобразного «увлеченного любительства». Сноу и самого можно в определенном смысле назвать любителем. Он не имел никакого отношения к холере как специалист; его интерес к болезни скорее можно считать хобби, а не призванием. Но Уайтхед был истинным любителем: у него не было ни медицинского образования, ни подготовки в отрасли здравоохранения. Единственное, чем он мог вооружиться, разгадывая тайну самой убийственной в истории Лондона эпидемии холеры, были его открытый, любопытный ум и близкое знакомство с жителями. Религиозные ценности сблизили его с работающей беднотой Сохо, но в то же время и не помешали ему следить за достижениями науки. Если о второй карте Сноу можно сказать, что она дала возможность сообществу самостоятельно представить себя, то Уайтхед стал двигателем этого представления. Уайтхед не был ни экспертом, ни официальным лицом, ни представителем власти. Он был местным жителем, и в этом состояло его главное достоинство.

Остается загадкой, как Уильяму Сноу, бедному рабочему, удалось отправить сына на обучение в частную престижную школу. Есть предположение, что деньги на обучение Джона удалось достать благодаря родству его матери с Чарльзом Эмпсоном, который много путешествовал, пользовался уважением в высшем обществе и имел средства, позволяющие помочь Джону в начале его медицинской карьеры.

А еще неожиданная дружба Сноу и Уайтхеда, завязавшаяся в зимние месяцы 1855 года, стала своеобразным противоядием от ужасов Брод-стрит, от страшной картины целых семей, умирающих вместе в однокомнатных квартирах. Их сблизила жуткая эпидемия болезни в районе, где они жили, и, по иронии судьбы, скептическое отношение Уайтхеда к теории Сноу. Мы знаем очень мало о личном общении этих двоих, не считая того, что они обменивались важными данными, а Сноу подарил Уайтхеду монографию и рассказал ему о будущем холеры. Но из последующих воспоминаний Уайтхеда ясно, что дружба между ними была очень тесной – между тихим, немногословным анестезиологом и невероятно общительным викарием, – и эта дружба была выкована на городском поле битвы, где они видели немыслимые ужасы, и во время совместных поисков тайной причины массовой гибели.

Это не просто сентиментальность. Триумф городской жизни XX столетия во вполне реальном смысле является победой одного образа над другим: мрачный ритуал смертоносных эпидемий сменился компанейским общением на улицах не знакомых друг другу людей самого разного происхождения. Когда Джон Сноу впервые подошел к колонке на Брод-стрит в начале сентября 1854 года, еще было не ясно, какой же из этих образов победит. Лондон, казалось, уничтожает себя. Вы могли запросто уехать из города на выходные и обнаружить, вернувшись, что десятую часть ваших соседей везут по улице в катафалках. Такова была жизнь больших городов.

Сноу и Уайтхед сыграли небольшую, но определяющую роль в борьбе с этой тенденцией. Они раскрыли местную тайну, и это в конечном итоге привело к появлению целого ряда глобальных решений – решений, которые превратили городскую жизнь в устойчивый процесс и увели ее с дороги к коллективной смерти, на которую она вот-вот угрожала свернуть. И именно благодаря тому, что они жили в городе, они и смогли раскрыть тайну: двух незнакомцев разного происхождения свели вместе обстоятельства и географическая близость, и они поделились между собой ценной информацией и экспертными знаниями в публичном пространстве большого города. Холера на Брод-стрит стала несомненным триумфом эпидемиологии, научного метода и информационного дизайна. Но еще это был триумф урбанизма.

Джон Сноу, к сожалению, не дожил до полной победы. В первые несколько лет после эпидемии сторонники водной теории становились все многочисленнее и заметнее. В монографии Сноу содержались и описание эпидемии на Брод-стрит, и исследование поставщиков воды Южного Лондона, и это сочетание стало привлекать сторонников намного быстрее, чем исходная монография шесть лет назад. Джон Сазерленд, выдающийся инспектор Комитета здравоохранения, сделал несколько публичных заявлений, в которых по крайней мере отчасти поддерживал водную теорию. В «Еженедельных сообщениях» Уильяма Фарра о водной теории тоже начали говорить в положительных тонах. В нескольких публикациях приводили аргументы в пользу водной теории, не называя Сноу ее автором – кое-кто даже писал, что это Уильям Бадд открыл водную природу холеры. Возможно, понимая, что потомки будут его помнить в первую очередь за исследование холеры, Сноу реагировал на эти статьи, отправляя вежливые, но твердые письма в медицинские журналы, в которых напоминал коллегам о своем первенстве в данном вопросе 40.

Тем не менее теория миазмов все еще оставалась популярной, и самого Сноу нередко подвергали насмешкам в научном истеблишменте. В 1855 году он выступил в парламенте в защиту «оскорбительных ремесел» перед комитетом, следившим за соблюдением закона об удалении источников вреда. Сноу привел красноречивые аргументы, утверждая, что инфекционные болезни распространяются не через отвратительные запахи, возникающие при работе варщиков костей, скручивателей кетгута и кожевников промышленного Лондона. Он опять-таки прибег к продуманному статистическому анализу, сказав, что если бы миазмы каким-то образом порождали эпидемии, то работники этих отраслей болели бы намного чаще, чем широкая публика. И, соответственно, если у них не наблюдается непропорционально большой заболеваемости – несмотря на то что они постоянно погружены в эти испарения, – это означает, что причина болезни в чем-то другом.

Бенджамин Холл, убежденный миазматист, выразил открытое недоверие к словам Сноу. Эдвин Чедвик вскоре обличил рассуждения Сноу, назвав их нелогичными. Но самой серьезной атакой стала неподписанная редакторская колонка в The Lancet, где Сноу разгромили со всей возможной яростью и презрением.

Почему же тогда доктор Сноу так уверен в своей правоте? Есть ли у него какие-либо факты, которые он может представить в доказательство? Нет!.. Но доктор Сноу утверждает, что обнаружил закон распространения холеры: через питье воды с нечистотами.