Дмитрий Правдин - Байки бывалого хирурга [litres]

– Не ломайте голову, коллега, – чуть ухмыльнулся Любомиров, – ни одной. Обезболивание той поры, а еще больше страх перед постоянно преследовавшей их операции хирургическими инфекциями, заставляли отказываться от развития абдоминальной и торакальной хирургии. В лучшем случае могли ушить рану на выпавшей из живота наружу кишке.

– Вы сейчас серьезно? – Молодой хирург с недоверием покосился на убеленного сединами ветерана. – Хирурги тогда не занимались операциями на брюшной и грудной полости? А как же Бильрот и его резекции желудка? Ведь они жили с Пироговым в одно время. Тот, насколько я знаю, даже консультировал Николая Ивановича. А как же работы Вельфлера, Брауна, Бальфура, в конце концов, наших отечественных хирургов. Мне посчастливилось во время учебы в Ленинграде побывать в той самой операционной, где Нестор Монастырский наложил свое знаменитое соустье между желчным пузырем и тонкой кишкой при механической желтухе. И это все пресловутый девятнадцатый век. А все основные наши операции были разработаны и внедрены именно тогда.

– Браво, молодой человек, что вы интересуетесь историей хирургии и уважаете хирургов прошлого. Только вы одного не учли, что это был штучный товар. Широко их нигде не применяли. Только в прогрессивных клиниках. И даже не спорьте.

– Иван Мефодьевич, я не собираюсь с вами спорить, – густо покраснел юный доктор. – Кто вы, и кто я? Но мне непонятно, какое отношение имеет этот экскурс в историю развития хирургии на наш с вами разговор о том, как совершенствовать мастерство?

– Самое непосредственное. – Любомиров стал серьезным и привычным движением расправил и без того идеально расчесанные усы. – Хирурги тех лет, отцы-основатели, так сказать, не имели у себя того мощного и надежного обезболивания, которое есть у нас с вами сейчас. У них, да еще и у нас в Отечественную войну его эффективность оставалась желать лучшего. То, что используется в арсенале современной хирургии сегодня, мы в свое время могли только об этом мечтать. Поэтому на заре зарождения полостной хирургии появилось и множество разных доступов к различным органам – они шли напрямую. Старались произвести разрез над патологическим очагом. Каждый маститый хирург считал своим долгом оставить после себя свой собственный доступ. Только к печени их существует около сорока. Может, уже и еще какие разработали. А знаете, как развивалась торакальная хирургия?

– Что-то так краем уха слышал. А что конкретно вы хотите услышать?

– То, что прежде чем оперировать на грудной полости, например, вскрыть абсцесс легкого, то вначале в плевральную полость вводили лекарство, чаще всего спирт, вызывающее асептическое воспаление и легкое припаивалось к париетальной плевре. Чтоб, когда вскрыть грудную полость, оно не спадалось. Ведь эндотрахеального наркоза, позволяющего с легкостью избежать нежелательных моментов, тогда еще не изобрели. И работали, заметьте, почти вслепую, без рентгена, изобретая новые доступы, позволявшие сразу выйти на гнойник.

– Вы хотите сказать, что сейчас эти доступы потеряли свою актуальность?

– Не все, но многие. Вы поймите: с внедрением в повседневную практику хирурга миорелаксантов мы можем беспрепятственно со срединного доступа прооперировать практически любой орган. А выполнив стандартную торакотомию в пятом-шестом межреберье, прооперировать почти все отделы легкого и основные зоны сердца. Хирургия, а вместе с ней и анестезиология не стоят на месте, они развиваются семимильными шагами. То, что было невозможно раньше, и о чем хирурги девятнадцатого века могли только мечтать, у нас теперь простая обыденность. А про хирургическую инфекцию? С появлением антибиотиков она значительно снизилась.

– То есть, вы хотите сказать, что теперь нет нужды тщательно мыть руки, обкладывать рану стерильным бельем, – скривился Игнат, – проводить разделение на чистых и гнойных больных…

– Ну, зачем же так грубо? – покачал головой Любомиров. – Нет, разумеется! Асептику и антисептику никто не отменял и, полагаю, никогда не отменит. Опыт, накопленный предыдущими поколениями хирургов нужно не только беречь, но и приумножать. Раньше хирурги не могли в силу разных причин, мы уже их с вами частично оговорили, нормально подойти к тому или иному органу. Приходилось отрабатывать все нюансы операции на неживом человеческом организме.

– На трупах, – с победным видом подсказал Игнат.

– Да, на трупах, – кивнул старый хирург. – Но отрабатывали они относительно простые и несложные операции. Сейчас все по-другому. Для того чтобы выполнять более сложные операции, нужно хорошо чувствовать ткани, живые ткани. Только так у вас разовьется безупречное чувство тканей, и вы сможете выполнять архисложные оперативные вмешательства. И к тому же трупы не кровоточат.

– А это здесь причем?

– А притом: что вы, оперируя на трупах, просто механически выполняете сам ход операции. Не задумываясь, что маленькая артерия или вена может вызвать мощное, профузное кровотечение. В неживом организме они спавшиеся, ведь остановившееся навсегда сердце больше не нагнетает в них кровь.

– То есть вы хотите сказать, что отработка хирургических навыков на трупах уже потеряла свою актуальность? – прищурился доктор Багров. – Зачем же тогда мы этим занимаемся в медицинском институте?

– В институте вы занимаетесь, чтоб у вас сформировалось общее представление о самих операциях, как способах лечения больных. Кто же вам так сразу даст оперировать на живых людях, если вы еще не просто «сырые», а, простите, совсем никакие врачи. Да, новые, придуманные операции, наверное, и имеет смысл вначале попробовать применить на трупном материале. Только здесь одно но. Эти операции выполняют люди уже ставшие маститыми хирургами. У них чувство тканей и хирургическая интуиция уже развиты достаточно высоко.

– Вы мне запрещаете ходить в морг? – чуть обиженным тоном спросил Игнат, стараясь поскорее прекратить, с его точки зрения, неприятный разговор, и проницательно так посмотрел на своего заведующего.

– Что вы, юноша, – улыбнулся в усы Любомиров, – как я вам могу запретить становиться мастером своего дела. Нет, конечно. Я вам просто даю дружеский совет: основные наиболее часто выполняемые операции выполнять не на трупах.

– Но как же так, ведь я еще толком не умею оперировать и сразу буду браться за живых пациентов?!

– Игнат, я в твои годы тоже так думал: вначале нужно научиться оперировать на трупах, а после уже и за живых людей браться. Если бы не война. Я же на фронт попал почти сразу после института. Тогда пять лет учились. Я же тоже Первый мед заканчивал, только в Москве. Сколько великих людей нам преподавало, – с чувством глубокого уважения произнес Иван Мефодьевич. К примеру, заведующий кафедрой факультетской хирургии у нас был сам Бурденко.