Дмитрий Правдин - Байки бывалого хирурга [litres]

– Свиней режут и баранов, а людей оперируют, – строго произнес хирург, намыливая над поставленным Ольгой прямо на пол оцинкованным тазиком руки. Женщина лила ему теплую воду из белого эмалированного ковшика и следила краем глаза за мужем, тому становилось все хуже и хуже.

– Все равно не дам, – отрезал Петка. – Васька поехал в Алари за шаманом. Там сильный шаман, очень сильный, куда сильней нашего. Завтра должен уже приехать.

– Шаман? Ты же, кажется, член партии? – посмотрел на него Петрович. – Какой шаман, Петя? На дворе двадцатый век. Не сегодня-завтра шагнем в коммунизм.

– Ну, ты с коммунизмом-то пока повремени, – подмигнул ему анестезиолог Бойко, кивая в сторону казана и треноги.

– Шаман приедет, будет с духами говорить. Завтра уже приедет, – еле выдавил из себя больной член КПСС.

– Петя, пойми ты, чудак-человек, – вытирая руки о чистое, но застиранное до серого цвета вафельное полотенце доктор Щедрый, – для тебя уже завтра может и не наступить. Если сегодня операцию не сделать, то ночью запросто можешь умереть.

– Ай! – вскрикнула Ольга и, сжав руки в кулачки, приступила к лежащему мужу. – Умирать значит собрался? Да?! А долг кто отдавать станет?

Муж, постанывая, повернул к ней свое мученическое лицо и ответил тихо по-эвенкски. И Ольга перешла на родной язык и что-то быстро-быстро залопотала, жестикулируя перед собой сжатыми в кулаки руками. В какой-то момент показалось, что она треснет несчастного по лицу, но кулак просвистел в паре сантиметров от приплюснутого от природы носа Пети и вернулся назад.

– Соглашается? – поинтересовался Михаил Федорович.

– Нет, – мотнула головой женщина и тихо опустилась прямо на пол, – хочет дождаться шамана. А шаман только завтра после обеда, в лучшем случае, приедет. Далеко от нас он живет. Давайте, дорогие гости, пока отобедаем, а то вы же еще не ели ничего, как к нам прилетели.

– Пока не обедали, – потянул носом воздух возле казана Аркадий Данилович. – Что там у вас такое вкусное варится?

– Мясо оленя, – Ольга извлекала откуда-то сбоку стопку алюминиевых мисок и ложек и, установила прямо на пол небольшой раскладной столик, сплетенный из ивовых прутьев, – садитесь на корточки, а я вам пока варева наложу, еще хлеб есть, правда старый, три дня назад покупала. А за свежим еще не ходила. Зато свежая черемша есть. Любите черемшу?

– А про какой ты там долг говорила? – задал ей вопрос Петрович, когда насытившись, отставил от себя пустую тарелку с ложкой и, отодвинувшись от «стола», принялся вытирать жирные руки тряпкой, смоченной в обычной воде.

– Он зимой в колхозе занял деньги на покупку снегохода «Буран». Осенью обещал отдать. А если помрет, то долг на меня повесят, – грустно ответила Ольга, убирая пустую посуду и отгоняя заглянувшую в чум любопытную собаку.

– Ну-ну, что значит, помрет? А мы здесь тогда для чего?

– Да не хочет он оперироваться, говорит, пускай так лечат.

– Понятно, – нахмурился хирург Щедрый, – какие мысли, коллеги?

– Давай я ему масочку на лицо накину, фторотаном усыплю, и оперируйте себе на здоровье, – подмигнул ему анестезиолог Бойко.

– Где, здесь? – Михаил Федорович обвел глазами далекий от чистоты чум и пол, застеленный оленьими шкурами. – Нет, это не выход. Стоило столько лететь, чтоб на самом интересном месте споткнуться.

– Погодите, парни, – глаза у Петровича хитро заблестели и он, поднявшись с пола, где до этого сидел, поджав ноги по-татарски, во всеуслышание заявил, – раз Петя отказывается от операции, то мы забираем снегоход с собой. Хозяйка, где у вас снегоход?

– Там, в соседнем чуме, – неуверенно махнула рукой Ольга в сторону соседнего жилища.

– Э-э, погодите, – застонал Петька, приподнимаясь на локтях, – как это, заберу снегоход?! На каком основании?

– А на том самом, любезный, – Петрович приблизился к лежащему на шкурах оленеводу и, присев возле него на корточки, посмотрел прямо в глаза, – что мы зря сюда прилетели. За ложный вызов.

– Почему ложный? Я же не отказываюсь лечиться: пожалуйста, лечите, но без операции.

– А дело в том, брат, – Михаил Федорович живо смекнул, куда клонит Петрович и решил поддержать его игру, – что твое заболевание можно вылечить исключительно при помощи операции. А раз ты категорически от нее отказываешься, то вызов считается ложным. А ты знаешь, сколько стоит один час работы вертолета? Пятьсот рублей с копейками. А мы сюда шесть часов летели и еще столько же обратно. Итого шесть тысяч рублей без учета копеек. Ты в школе хорошо математику учил? Твой снегоход сколько стоит?

– Две тысячи пятьсот, – выдавил из себя Петька и растерянно обвел взглядом всех, кто находился в чуме.

– Всего? Ну, брат, этого не хватит, даже чтоб покрыть и половину дороги.

– А почему так дорого? – вновь зашевелился на шкурах оленевод.

– Ну, потому. Топлива он очень много расходует. Знаешь, сколько один литр горючего для вертолета стоит? Это же не снегоход.

– Сколько?

– Тебе лучше и не знать. А лучше скажи, что у тебя еще ценного есть, чтоб оплатить наш прилет сюда?

– А у меня ничего больше и нет, – потупил глаза эвенк.

– Ну, Петя, – Петрович выпрямился и обвел взглядом чум, – ты же эвенк. Наверняка у тебя ружье есть, и, думаю, не одно. Где ты их прячешь? В сундуке? – Петрович сделал шаг в сторону сундука.

– Стой, не надо, – взмолился Петька, – не забирай ружья. Как я без них?

– Ну, брат, это уже твои проблемы, нам же надо чем-то свою поездку сюда компенсировать.

– Хорошо, а если я соглашусь на операцию, вы оставите мне снегоход и ружья?

В этот момент, в самый разгар беседы, в чум заглянули два человека: мужчина и женщина. Женщина смахивала обличьем на Ольгу, как оказалось впоследствии – это ее родная младшая сестра Вера и муж Веры Коля. Такие же низкорослые, загорелые, узкоглазые, в неизменных ватных штанах, заправленных в грязные резиновые сапоги из литой резины, и в зимних, несвежих тельняшках в черную полоску. И не сразу разберешь, где тут мужчина, а где женщина. У Коли на лице волосы почти не росли, острижен налысо, и без шапки. А Вера в полинялой зимней лыжной шапочке: а-ля «петушок» синего цвета с желтой полосой по бокам. Отличались муж с женой лишь тем, что у Веры полоски тельняшки спереди выдаются вперед под напором слаборазвитой груди.

– У Ольги-то грудь поаппетитней будет, – мелькнуло в голове у Петровича.

– Что, никак не соглашается лечиться? – поинтересовались пришедшие родственники после обмена традиционными приветствиями. Оказалось, что они жили в самом крайнем чуме и половина чумазых детей, игравших на поляне, принадлежала им.

– Нет, – вздохнула Ольга, – ни в какую. Тут уже хотят его снегоход и ружья забрать за ложный вызов вертолета. Говорят, шибко дорого стоит прилететь к нам.