Джошуа Мезрич - Когда смерть становится жизнью. Будни врача-трансплантолога

Когда отказывает печень, диализом не помочь. Если печень работает очень плохо, вам постепенно становится все хуже и хуже, в результате вы умираете. Единственное спасение – это пересадка печени. В отличие от почек, трансплантаты печени распределяют на основании результатов ваших анализов и вашей близости к смерти. Когда ваш показатель MELD возрастает, вы поднимаетесь в листе ожидания. Остается надеяться лишь на то, что вам успеют пересадить печень до того, как ваше состояние станет критическим. В целом трансплантаты печени от живых доноров (половина печени донора, которую пересаживают реципиенту) мало отличаются по сроку службы от трансплантатов, полученных от умерших доноров, однако операция по пересадке половины печени гораздо сложнее, чем целого трансплантата.

Средний срок службы почки от живого донора – 15 лет и более. В случае с почками от умерших доноров – это 8–10 лет.

В случае с донорами дела обстоят несколько иначе. Для доноров печени риск смерти варьируется от 1:200 до 1:600. Риск осложнений составляет целых 30 %. Обычно донор находится в больнице около недели. Если вам удастся избежать ранних проблем, вы сможете жить полноценной жизнью. В США ежегодно проводят более 5000 пересадок почек от живых доноров и всего 250 пересадок печени от живых доноров.

Испытываю ли я то же чувство восхищения при пересадке печени от живого донора, как и в случае пересадки почки? Если донор понимает, на что идет, то да. Однако я немного колеблюсь. Пациенты часто оценивают риск совсем не так, как хирурги. По моему мнению, риск летального исхода от 1:200 до 1:600 – высок. Потенциальные доноры должны осознавать, что могут умереть во время операции по извлечению половины их печени. Во время нефрэктомии также можно умереть, но риск этого ниже.

Когда хирурги получают согласие донора на операцию, они должны учитывать такой фактор, как принуждение. Хотя большинство доноров действительно хотят пожертвовать орган, вид страданий члена семьи также может оказать огромное давление. Представьте врача, который говорит, что вы можете спасти близкого вам человека, если пойдете на небольшой риск, потерпите небольшую боль и смиритесь с незначительным нарушением привычного хода жизни. Представьте, какое давление могут оказывать другие члены семьи, заявляя, что вы можете спасти сестру/отца/сына. Именно поэтому на всех трансплантационных программах в США присутствует независимый координатор, который беседует с потенциальными донорами и оценивает их мотивацию. Оказывается, что давление семьи всегда играет большую роль в принятии решения.

Для доноров печени риск смерти варьируется от 1:200 до 1:600. Риск осложнений составляет целых 30 %.

Чарли Миллер, заведующий программой трансплантации печени в Кливлендской клинике, известен как удивительно талантливый хирург, способный сделать любой сложный случай простым. Тем не менее в начале 2000-х годов, когда Миллер был заведующим программой трансплантации печени в нью-йоркской больнице Маунт-Синай, один из доноров умер. Молодой мужчина жертвовал часть своей печени брату. Сама операция прошла успешно, но донор скончался через несколько дней. В газетах написали о многочисленных ошибках и «чудовищно неадекватном» уходе за пациентом. Пока больница Маунт-Синай светилась в ничего не прощающей нью-йоркской прессе, Миллера буквально разрывали на куски. Помимо участия в многочисленных расследованиях, ему пришлось оставить свою должность и залечь на дно на пару лет. В итоге он возобновил свою карьеру в Кливлендской клинике и в 2015 году стал президентом Общества трансплантологов. Миллер продолжает проводить операции на живых донорах.

В одной из самых информативных бесед, в которых мне доводилось участвовать как трансплантологу, Миллер рассказал о своем опыте в Маунт-Синай: каким он был до смерти донора, насколько был самоуверен и как полагал, что ни один из его доноров ни за что не умрет. Разумеется, он знал статистику. Однако был уверен, что статистика не имеет к нему отношения. Когда все произошло, он был подавлен. Однако в той ситуации имела место одна странная вещь: у донора нашли редкую инфекцию желудочно-кишечного тракта, связанную скорее с едой, а не с операцией. Это была не хирургическая смерть: донор не истек кровью на операционном столе, и функции печени нарушились не из-за того, что Миллер перевязал сосуд.

Миллер был не готов к тому, что произошло дальше. Сразу после начала его работы в Кливлендской клинике New York Times опубликовала статью, в которой говорилось: «Буквально в одно мгновение он упал с вершины своей профессии и стал практически никем, будто его карьеру стерли». Он отправился в Японию на 9 месяцев, а затем поехал в Модену, в Италию, «по приглашению друга и коллеги, который знал, что место хирурга в операционной». Вспоминая о восстановлении своей жизни, карьеры и уверенности в себе, он описывал отчаяние, которое испытывал в то время. Ему был 51 год, и он рисковал карьерой, которой посвятил всю свою жизнь. Он не был уверен, что сможет снова работать в США. Что самое важное, он был так унижен прессой и подавлен в личностном плане, что боялся лишиться и семьи. Для него это было по-настоящему мрачное время.

Он рассказал, что «Италия стала спасительной соломинкой». Именно там он сосредоточился на том, как сделать операцию по извлечению части печени у живого донора еще более безопасной. Миллер научился брать у донора меньшую левую долю вместо более крупной правой, которую традиционно пересаживали. Суждено ли было умереть еще кому-то из доноров? Безусловно. Так работает статистика. Однако снижение риска для донора оказало на Миллера терапевтическое влияние. Он снова обрел уверенность в себе и заново влюбился в хирургию. Сейчас он проводит трансплантации более безопасным, чем ранее, способом и, получая согласие донора на операцию, четко объясняет ему, что тот рискует умереть.

Миллер подчеркивает важность тщательной подготовки. По его мнению, важно иметь под рукой протоколы и аппараты жизнеобеспечения и четко знать, что доноры и реципиенты понимают, на что идут. Даже после печально известной смерти пациента этот выдающийся хирург продолжает поддерживать программу получения трансплантатов от живых доноров.

Действительно ли доноры понимают, почему они хотят отдать свой орган? Как они представляют себе этот опыт? Осознают ли они, на какой риск идут? Что они почувствуют, если все пойдет не так, как они ожидали?

Я размышлял об этой теме каждый день на протяжении последних 10 лет. Я знал, что Старзл, Калн и многие другие пионеры выступали против пересадок органов от живых доноров, и пытался понять, позволил бы я своей жене или детям пожертвовать орган мне. Да, пожертвование органа – это поистине прекрасный поступок, но нам необходимо быть очень осторожными, чтобы избежать давления на человека. Действительно ли доноры понимают, почему они хотят отдать свой орган? Как они представляют себе этот опыт? Осознают ли они, на какой риск идут? Что они почувствуют, если все пойдет не так, как они ожидали?