Джошуа Мезрич - Когда смерть становится жизнью. Будни врача-трансплантолога

В тот день я забрал Гари в операционную. Внутри его уже все слиплось, а ведь прошел лишь день после операции. Я немного углубился и нашел незакрепленный конец желчевыводящего протока. Выздоровел бы он, если бы мы оставили все как есть? Я в этом не уверен. Я закрепил конец протока и зашил пациента. Сегодня, спустя шесть лет после трансплантации, Гари чувствует себя прекрасно.

В области трансплантологии бороться с осложнениями нам помогает еженедельная конференция по заболеваемости и смертности, на которой обсуждаются операции предыдущей недели. Буквально каждая хирургическая программа и все программы резидентуры проголосовали за ее сохранение. Эта конференция полезна для обучения и улучшения качества работы с пациентами, но большинству хирургов она просто помогает сбросить камень с плеч. Конференцию обычно ведет главный хирург, резиденты представляют клинические случаи, а остальные хирурги задают вопросы, комментируют, дают рекомендации и часто критикуют. Хирург, проводивший операцию, делится впечатлениями, рассказывает, что пошло не так, и рассуждает, как можно было сделать иначе. Бывают случаи, когда я убежден, что все сделал правильно и поступил бы точно так же во второй раз. Однако нередко возникают ситуации, в которых мне следовало принять иное решение, отказаться от операции, позвать на помощь, поместить почку в другое место, иначе пришить артерию к печени, по-другому поступить с мочеточником. Каждое из этих решений привело к страданиям пациента: повторной операции, другой процедуре, продленному пребыванию в больнице, переливанию крови, потере органа и даже смерти. Обсуждать все это с коллегами очень полезно, несмотря на то что иногда они осуждают меня за ошибки. Мы все стараемся не допускать тех же ошибок с новыми пациентами.

В области трансплантологии бороться с осложнениями помогает еженедельная конференция по заболеваемости и смертности, на которой обсуждаются операции предыдущей недели.

Мне всегда нравился совет, что у каждого хирурга должна быть метафорическая «коробка», куда он складывает все осложнения. Он должен иметь доступ к коробке каждый раз, когда встречает пациента с осложнениями, а также при обсуждении своих клинических случаев на конференциях по заболеваемости и смертности. В то же время хирург должен уметь закрывать коробку и убирать ее, когда идет домой к семье. Тот, кто теряет доступ к коробке, становится самоуверенным и бесчувственным. Тот, у кого такая коробка отсутствует, рискует сойти с ума от бесконечных мыслей о случившемся. Такие хирурги часто уходят из профессии или по-настоящему не погружаются в нее после окончания обучения. Некоторые ограничиваются лишь простыми процедурами и зовут на помощь коллег при малейших трудностях. Хирургам необходимо найти способ жить с осложнениями, делать из них выводы и помогать пациентам справляться со всеми трудностями, причиной которых они могли стать, а затем двигаться вперед.

Иногда в хирургии возникают проблемы, даже если вы не совершали ошибок. Именно такие случаи особенно испытывают вас на прочность. Помню, несколько лет назад, зимой, я пересаживал почку молодой женщине – девушке, если быть точнее, – с IgA-нефропатией [126] IgA – один из классов иммунных белков. – Прим. науч. рецензента. , аутоиммунным заболеванием, при котором в почках накапливаются антитела, что приводит к воспалению и почечной недостаточности. Девушке было 19, и в остальном она была абсолютно здорова. Она получила хорошую донорскую почку, правую. У правых почек короткие почечные вены, и они немного плотнее левых. Когда их извлекают у умерших доноров, то обычно сохраняют манжету полой вены, соединенную с правой веной, что позволяет удлинить вену при необходимости. Я решил не удлинять вену, потому что реципиентка была миниатюрной, и необходимость в этом отсутствовала. Помню, я заметил, что вена на месте входа в почку была довольно тонкой, но правые вены всегда такие. Я промыл вену жидкостью, чтобы расширить ее, и убедился, что она не пропускает раствор. Мне не требовалось ни перевязывать крупные сосуды, ни запаивать мелкие. Мы с резидентом Джейком начали операцию примерно в 21:00. Она прошла успешно: как только мы имплантировали почку, она наполнилась кровью и сразу начала производить мочу. Зашивая пациентку, я испытывал прекрасное чувство удовлетворения, и, хотя уже почти наступила полночь, мы сделали аккуратный косметический шов рассасывающимися нитями.

Иногда в хирургии возникают проблемы, даже если вы не совершали ошибок. Именно такие случаи особенно испытывают вас на прочность.

Подъехав к дому и выключив двигатель, я потянулся за телефоном. Обычно я держу его в месте для стаканов рядом с сиденьем, но в этот раз я его там не обнаружил. Я проверил карман куртки – ничего. Я взглянул на свой дом, где везде был потушен свет, и представил своих мирно спящих дочерей. Было уже около половины первого ночи, но, выходя из машины, я занервничал. Вдруг со мной пытались связаться, а я был недоступен?

Я снова завел машину, за пять минут доехал до больницы и пошел к своему шкафчику на третьем этаже. Подходя, я услышал, как звонит мой мобильный. Я взял телефон и увидел 10 пропущенных звонков от Джейка. Вот черт.

Открывая сообщения, я услышал, как по громкоговорителю объявляют мое имя. Меня срочно вызывали в операционную. У меня душа ушла в пятки.

Я быстро стянул уличную одежду и стал торопливо надевать хирургический костюм, параллельно перезванивая Джейку. Сняв трубку, он закричал: «У нее кровотечение! Я не могу до тебя дозвониться!»

Я вбежал в операционную в тот момент, когда Джейк и команда натирали бетадином оголенный живот пациентки, который раздулся, как у беременной. Я заметил, что кожа, на которой не было бетадина, белела, как у трупа. Мониторы показывали кровяное давление чуть выше 60, а пульс – 150. Несколько резидентов-анестезиологов и других работников переливали кровь из пакетов в вену на шее пациентки.

Я попросил медсестру, которая торопливо готовила все необходимое для операции, принести немного льда на случай, если почку придется извлечь. Я планировал промыть почку, охладить ее и по возможности вернуть в тело пациентки. Я подошел к раковине и сделал глубокий вдох. Пока мы мыли руки, Джейк рассказал мне, что произошло.

Вскоре после окончания операции давление пациентки начало падать, а ее живот стал раздуваться. Было очевидно, что у нее внутреннее кровотечение. Я не мог решить, как поступить: наорать на Джейка за то, что он самостоятельно принял решение везти пациентку в операционную, или обнять за проявленную инициативу.

Я прервал Джейка на середине предложения и стал обсуждать с ним шаги, которые нужно предпринять, вернувшись в операционную. Я воображал себе реки крови, которые нам предстояло увидеть. Я велел Джейку защитить глаза, и мы вошли в операционную, где медсестра надела на нас халаты и перчатки. Мы задрапировали пациентку, и я попросил медсестру подготовить побольше лапаротомических прокладок. Затем мы разрезали красивый шов на коже, а после – швы на фасции. Я предупредил анестезиологов, что ее кровяное давление, вероятно, упадет еще ниже, а затем мы сняли швы со второго слоя. Кровь хлынула из живота и чуть не залила нам лица. Мы быстро обложили все прокладками, чтобы на время остановить кровотечение. Анестезиологи смогли немного поднять давление пациентки, и нам удалось избежать остановки сердца. Мне очень хотелось убрать пропитанные кровью прокладки, чтобы узнать причину кровотечения, но пришлось ждать, пока давление не поднялось.