Ольга Фатеева - Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

У «подснежника», которого вскрывала я, каких-либо повреждений обнаружено не было. Я ставила задачу определить пол, возраст и рост. На медико-криминалистическое исследование направляла череп, таз, правую кисть и правую бедренную кость. Набор достаточный, как меня учили. По одежде предполагала, что это мужчина, по размерам – что мужчина немаленький, сандалии точно сорок четвертого размера, эту надпись на этикетке я разглядела, удерживающиеся в носках кости стопы при исследовании невооруженным глазом подтверждали, что сандалии вряд ли с чужого плеча. Состояние зубов на первый взгляд соответствовало среднему возрасту. Я очень удивилась, когда получила результаты: женщина двадцати – двадцати пяти лет, рост сто шестьдесят четыре сантиметра плюс-минус.

Возраст определяется по точкам окостенения и костным швам, которые окостеневают и зарастают по «графику», при этом также исследуется череп или, например, кисть, преимущественно кости запястья. Возраст костный может не соответствовать паспортному.

Я направила материал на генетическое исследование. Установлена половая принадлежность с вероятностью 99,9 % – пол мужской. Криминалисты переделали анализ. Получили мужчину сорока – сорока пяти лет ста восьмидесяти шести сантиметров. Они не ошиблись, не допустили халатность, а просто посчитали, как смогли. Табличные значения даже для костей – казалось бы, какие здесь могут быть вариации – указаны с интервалами, полученные показатели могут попадать в разные группы интервалов, по условной сумме баллов за тот или иной интервал вычисляется конечное среднестатистическое значение, соответствующее какой-то возрастной группе или длине тела. Плюс или минус миллиметр – и результат меняется. Сколько экспертов будут измерять, столько результатов может получиться. В идеале полученные показатели должны быть близки, но, разумеется, стопроцентного результата гарантировать невозможно.

После того «подснежника» мое отношение к лабораторным исследованиям стало очень придирчивым и критичным. Труп потом даже опознали, нашли в заявлениях о пропаже, сделали сравнительное генетическое исследование и похоронили. На табличке написали имя, даты – все как положено, – а не просто номер, как пишут, когда хоронят неопознанные трупы. «Подснежник» после опознания оказался-таки мужчиной сорока девяти лет, высокого, по словам матери, роста.

Труп доставлен в синтетической серо-красной полосатой «челночной» сумке, руки и ноги согнуты, связаны, руки сложены на груди, колени подтянуты к животу. Весь обвязан веревками и тряпками, в сумке кирпичи и булыжники. Неизвестный мужчина, на вид пятидесяти – пятидесяти пяти лет. Сумка извлечена из пруда на юго-востоке Москвы. Первая мысль – труп криминальный, как говорят полицейские, мужчину утопили.

Когда я училась в институте, изучала судебную медицину и читала про утопление, я верила в силу печатного слова (правда, продолжаю верить и сейчас). В учебниках было написано, что важно отличать утопление и смерть в воде от других причин. Я внимательно изучала все признаки утопления, которые эксперт должен найти на трупе, и наивно считала, что в этом нет ничего сложного. Сколько всего написано, и какие точные описания, сколько дополнительных исследований можно взять, самое главное и безошибочное – на планктон, и никаких сомнений. А если смерть наступила от сердечных причин, это тоже сразу видно, как можно перепутать. Так рассуждала я на пятом курсе института и смело отвечала на зачете.

В интернатуре от своей наставницы я услышала: «Утопление – это диагноз, с которым надо определиться у стола». Стол имелся в виду секционный, и означало сказанное, что эксперту на вскрытии, не надеясь особо на дополнительные исследования, необходимо сразу же проанализировать увиденное и установить причину смерти – утопление или нет, а материал на анализы набирать прицельно для доказательства своей точки зрения.

Оказалось, что утопление – диагноз комплексный, устанавливается по совокупности признаков, что описанные в литературе проявления далеко не всегда четкие, явные, чаще смазаны, что многие признаки не постоянны и не работают по отдельности. Утопленники, проплававшие в воде несколько дней, даже если в воде сохранились относительно свежими, после извлечения гниют очень быстро и за несколько часов приобретают типичный вид трупа с далеко зашедшими гнилостными изменениями, за которыми разглядеть морфологическую картину утопления не удается. Для исследования на планктон обязательно нужен образец воды из водоема, откуда был извлечен труп, чтобы сравнить панцири диатомей или песчинки – псевдопланктон, обнаруженные во внутренних органах трупа и в той воде. Сотрудники правоохранительных органов часто об этом забывают или отмахиваются от экспертов, если те выезжают осматривать труп на место происшествия, и труп приезжает в морг без воды. Иногда, конечно, извлечение тела связано с техническими трудностями, и тогда забрать воду просто невозможно.

Диагностировать смерть в воде от других причин тоже не всегда легко и просто. Понятно, если из головы трупа торчит топор, или в крови обнаружена лошадиная доза морфина, или сердце разорвалось от инфаркта (разрыв сердца, кстати, отнюдь не метафора, а патологическое явление, когда стенка сердца в зоне инфаркта, то есть в зоне некроза, где миокард погиб, рвется в буквальном смысле), вряд ли вы станете упираться, что такой человек именно утонул, а топор, морфин и инфаркт случились гораздо позже, сами по себе. Но такие случаи, на беду экспертов, встречаются реже. Топоры, по моим наблюдениям, выходят из моды в последнее время. Морфин или алкоголь в крови трупов в концентрациях ни то ни се, по классике токсикологии для смерти мало. А доля острых форм ишемической болезни сердца, таких как инфаркт миокарда или острая коронарная недостаточность, которые видны невооруженным глазом на вскрытии, в общей статистике смертности от болезней органов кровообращения гораздо меньше, чем доля хронических разновидностей, доказать роль которых в генезе смерти только на материале вскрытия, без клинических данных, сложнее.

Тело доставлено в синтетической серо-красной полосатой «челночной» сумке, руки и ноги согнуты, связаны, руки сложены на груди, колени подтянуты к животу. В сумке кирпичи и булыжники. Первая мысль – мужчину утопили.

Работать и жить в постоянных сомнениях не проще, следующее умение, необходимое эксперту, – останавливать поток раздумий, принимать решение, обосновать это решение для себя, тогда никто не свернет вас, и последовательно отстаивать свое решение, даже если в конце концов придется признать, что вы заблуждались. Но заблуждались, разумеется, совершенно искренне и от чистого сердца. В моей практике бывают случаи, когда опыт старших коллег, необычная ситуация, нетипичные обстоятельства происшествия или редкость обнаруженной патологии заставляют сомневаться до последнего. Как в том случае с утоплением. Точнее, с извлеченным из пруда.