Мэри Кэссиди - Место преступления – тело. Судмедэксперт о подозрительных смертях, вскрытиях и расследованиях

Раньше я, бывало, молилась о божественном вмешательстве или хотя бы о том, чтобы судья приказал стороне защиты не давить на свидетеля. Но обычно мне приходилось крепиться и сохранять спокойствие. В такие моменты я и задавалась вопросом, зачем я все это делаю. Честно говоря, суть лишь в том, чтобы предоставить свои свидетельские показания и дать присяжным решить, согласны ли они с ними.

Допрос со стороны защиты оказался непростым, но я выдержала. Присяжные и зрители в зале суда обычно не знают о том, что – чаще всего – судмедэксперты и адвокаты обеих стороны знакомы и уважают друг друга. Я никогда не принимала на свой счет вопросы относительно моих показаний: мы все играем свои роли в судебном процессе и должны делать это в интересах правосудия. Однако правосудие одного не всегда равняется правосудию другого. Я предпочитаю политику честности и всегда стараюсь быть именно таким свидетелем. Это признают обе стороны судебного процесса. Несправедливость начинается там, где мои показания не проверяются должным образом. Потому что речь здесь идет о том, как все участники процесса исполняют свои роли: дело разбирается, стороны обвинения и защиты выступают с заявлениями, а судья делает вывод из представленных улик.

Во многих судебных процессах по делам об убийствах от обвиняемого не требовалось давать показания. Будет ли он или она это делать – решение стороны защиты.

Это, конечно, вопрос их стратегии: если защита утверждает, что обвиняемого не было на месте преступления и он не совершал противозаконных действий, то тут и сказать нечего.

У одного из самых опытных адвокатов защиты в Шотландии, Дональда Финдли, была интересная тактика в подобных случаях: как только я занимала место свидетеля, он поднимался, оглядывался, убеждаясь, что все видят его жест, и выходил из зала суда, шелестя мантией. Таким образом он давал понять, что не заинтересован в трагичных деталях дела, поскольку мой отчет не имеет никакого отношения к его клиенту. Я лишь подавляла вздох облегчения, так как понимала, что не попаду в неловкую ситуацию, если мои показания будут оспаривать.

Прелесть работы на стороне защиты заключается в том, что ты получаешь доступ ко всем уликам, а не только к тем, которые сторона обвинения посчитала важными для дела, – можно ознакомиться со «списком неиспользованных материалов дела». Я получаю целые коробки таких материалов, которые сторона обвинения никогда не запросит. У меня могут уйти дни на то, чтобы увидеть картину целиком и понять, что относится к обстоятельствам смерти – и это уже решаю я, а не сторона защиты или обвинения. Читать все материалы может быть утомительно, особенно если дело касается домашнего насилия, когда оно длилось месяцами – физическое, эмоциональное и сексуальное, – прежде чем привести к смерти жертвы.

Эксперту сложно оставаться беспристрастным, как и обычному гражданину, при чтении об ужасных событиях, приведших к чьей-то смерти, потому что иногда внутри все просто кричит: «Его нужно навсегда отправить за решетку» или «Почему она не убила его раньше?»

Но я не среднестатистический гражданин: я могу рассмотреть аргументы обеих сторон, и моя задача – убедиться в том, что улики говорят сами за себя, в том числе и экспертиза судебного медика.

Особенно мне интересно читать допросы подозреваемых. Несколько встреч с полицией, а ответ один: «Без комментариев». Их расспрашивают о днях или часах, приведших к убийству: с кем они были, кто что говорил. Им рассказывают подробности убийства, иногда показывают фотографии с места происшествия. «Без комментариев». А затем что-то происходит, и дело обретает иной оборот: они начинают разливаться соловьем, сыплют деталями. Что заставило их сознаться? Совесть заела? Или адвокат сказал, что стоит раскрыться, что факты говорят за себя, а все улики против подозреваемого? Я всегда думаю: «Ты бы протянул и до следующего допроса, но правда сильнее».

Тем временем присяжные в Глазго вынесли приговор «виновен в убийстве» и отправили молодого человека Салли в тюрьму отбывать пожизненное заключение. Конец! Хотя погодите. Есть те, кто принимают приговор молчаливо, но большинство выражают протест, особенно когда речь идет о пожизненном заключении. Некоторые винят суд в несправедливости, другие уверяют, что невиновны. Сторона обвинения и полиция чувствуют, что справились со своей работой, и они удовлетворены приговором, равно как и семья жертвы. Все верят, что справедливость восторжествовала. Может, так. А может, и нет.

Сторона защиты может сослаться на ошибку в законе, несправедливость судьи при вынесении приговора, особенно если защита не разъяснила присяжным, что могла иметь место самооборона, частичная оборона при потере контроля, провокация или нанесение ограниченного ущерба, что позволило бы им рассмотреть вариант непредумышленного убийства.

Осужденный может быть очень недоволен своей командой защиты, утверждая, что они не смогли защитить его должным образом; что произошла судебная ошибка из-за того, что судья неправильно интерпретировал улики или вовсе их не признал; что совокупность доказательств не смогла повлиять на приговор.

Что касается Салли, погибшей в Глазго: ее молодой человек подал апелляцию на том основании, что его защита не сработала должным образом, так как не вызвала собственных экспертов для опровержения показаний, данных судмедэкспертом в суде. Обжалования приговоров редко проходят успешно для подсудимого, однако в ходе повторного рассмотрения дела подтвердилось, что судебное заседание не было проведено так, как полагается, поэтому приговор аннулировали и назначили дату повторного слушания.

Шесть лет спустя мы вернулись в зал суда. К тому моменту я работала заместителем государственного судмедэксперта Ирландии и, когда пришла повестка, находилась в Сьерра-Леоне по заданию ООН. Я полетела в Эдинбург через Париж. К сожалению, из-за особенностей работы в Сьерра-Леоне у меня был всего один комплект одежды для перелета, остальные вещи остались в городе. В аэропорту Парижа мне пришлось покупать что-то приемлемое, чтобы явиться в суд; выбор оказался ограничен, но все лучше, чем то, что было на мне. После 24-часовой дороги в аэропорту меня встретила полиция и сразу отвезла в зал суда для дачи показаний. Не самые идеальные условия.

У новой команды защиты не было желания подвести своего клиента, поэтому они всячески старались выступить в суде хорошо. Тон перекрестного допроса был крайне враждебным. Мои показания подвергались всевозможным сомнениям со стороны адвоката защиты, а их судмедэксперт категорически настаивал на том, что я ошиблась в умозаключениях относительно характера смерти. Смерть от травмы головы не происходит мгновенно, как утверждала я: мозгу требуется время, чтобы остановить работу, поэтому девушка могла быть жива, когда ее молодой человек обнаружил ее.