Владимир Кованов - Призвание

Вводят молодую женщину с туго перетянутой бинтами грудью. Кладут на операционный стол, обнажают припухшую, покрасневшую грудь. Ассистент готовится к операции — протирает операционное поле спиртом, раствором йода. У головы больной становится врач-наркотизатор.

Профессор коротко рассказывает историю заболевания. Женщина — кормящая мать; у нее появилась трещина на соске, затем небольшая припухлость и краснота в нижней части груди. Согревающие компрессы не помогли. Из-за сильных болей она была вынуждена кормить ребенка только одной грудью. Постепенно боли усилились, температура поднялась до 39°. Диагноз: мастит — воспаление грудной железы. Единственное средство лечения — операция.

Следим за каждым движением профессора. На нем стерильный халат, перехваченный матерчатым поясом, на руках — резиновые перчатки, лицо закрыто марлевой маской, видны лишь спокойные, внимательные глаза. Он как-то по особенному собран, сосредоточен. Наркотизатор быстро накинул на больную маску с хлорэтилом, и та сейчас же заснула. Короткие взмахи скальпеля, и гнойник вскрыт. Профессор осушил рану, быстро вставил сухие марлевые тампоны. Операция закончена!

Просто не верилось, что так быстро, буквально в считанные секунды можно сделать операцию. Больную увезли в палату, а мы все сидим, словно загипнотизированные. Без преувеличения могу сказать, атмосфера, царившая здесь, нас поразила: впервые мы увидели, как священнодействуют врачи и медицинские сестры в операционной; чистота, тишина, ни одного лишнего движения или слова. И у всех в голове одна мысль: неужели когда-нибудь и я так смогу?!

У всех нас сразу же возникло желание стать хирургами. Переборов дрожь в ногах, часами простаивали за операционным столом, придерживали крючки, которыми хирург раздвигал рану, наблюдали за ходом операции.

Большие полостные операции делались тогда под эфирным наркозом, от которого нередко засыпал не только больной, но и стоящий рядом студент. Однажды вид широко раскрытой раны и сильного кровотечения произвел на меня такое впечатление, что я, вдруг обмякнув, сполз под операционный стол. Старшая операционная сестра привычно подхватила меня и с помощью нашатырного спирта привела в чувство. Тошнило, кружилась голова, выступил липкий холодный пот. Было неловко перед товарищами, а еще больше перед профессором — человеком, которого мы не только глубоко уважали, но буквально боготворили. Однако после операции профессор, дружески похлопав меня по плечу, проговорил:

— Ничего, ничего — это бывает, и не только с вами…

И тут же рассказал, как Склифосовский, будучи студентом третьего курса, вот так же, присутствуя на операции, упал в обморок.

Профессором этим был Петр Александрович Герцен (но о нем речь — в следующей главе).

«Камнем преткновения» для студентов третьего курса была фармакология — наука о действии на человеческий организм различных лекарств. Это трудный для запоминания и усвоения предмет. Помимо знания механизма действия тех или иных веществ, необходимо удержать в памяти десятки рецептурных прописей лекарств. Особенно трудно запомнить дозы препаратов, применяемых при определенных заболеваниях.

И все же нас привлекали в фармакологии большие возможности управления функциями органов и систем с помощью лекарственных средств. Известно, что одни вещества оказывают угнетающее или возбуждающее влияние на высшую нервную деятельность, другие — устраняют боль, третьи — стимулируют деятельность сердца, понижают или повышают артериальное давление и т. д.

Помню, какое впечатление произвела лекция, на которой демонстрировался опыт с изменением артериального давления у собаки. Водяной столб в приборе, соединенном с сонной артерией животного, пульсировал в такт с сокращениями сердца. Давление было низким и продолжало падать. В этот момент собаке внутривенно был введен адреналин — препарат, суживающий кровеносные сосуды. И уже через несколько секунд давление стало стремительно повышаться.

В середине прошлого века были открыты первые средства, с помощью которых обезболивались операции. Основоположником отечественной фармакологии академиком Н. П. Кравковым был предложен первый наркотик для внутривенного наркоза. В то время во всем мире такой наркоз называли «русским наркозом». В начале нашего столетия были получены средства для местного обезболивания. Эти крупные открытия определили дальнейшее развитие многих отраслей медицины. До введения их в практику больные во время операции испытывали жесточайшие боли и нередко гибли от них. Обстановка в операционной была ужасающей. Все помнят описание в романе «Война и мир» хирургических операций во время Бородинского боя:

«На ближнем столе сидел татарин, вероятно казак, судя по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что-то резал в его коричневой, мускулистой спине.

— Ух, ух, ух!.. — как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое, черное, курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжать пронзительно-звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой полный человек… Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая, большая, полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча — один был бледен и дрожал — что-то делали над другою, красною ногой этого человека».

Я где-то читал, что наш бесстрашный полководец Багратион, побывавший однажды на операционном столе, говорил: «Легче пробыть пять часов на поле боя, чем пять минут в операционной».

В наше время с помощью наркотиков и анестетиков операции проводят при полном обезболивании. Выделилась самостоятельная наука — анестезиология, занимающаяся всеми вопросами, связанными с регуляцией основных функций организма во время и после операции, причем и в данном случае основная роль принадлежит лекарственным веществам.

На лекции по фармакологии опыты по местному обезболиванию проводили на студентах-добровольцах. С помощью булавки проверяли болевую и тактильную чувствительность поверхности языка. Затем язык последовательно посыпали солью или сахаром. Убедившись, что все виды чувствительности у нашего товарища «на высоте», язык ему смазывали местным анестетиком — кокаином и через несколько минут снова проверяли чувствительность. Оказывалось, что боль от укола отсутствует полностью; сохранялось лишь ощущение прикосновения булавки. Для проверки вкусовой чувствительности на язык насыпали белый порошок. Так как студент сидел на стуле с высунутым языком, профессор просил его поднять левую руку, если будет ощущение соленого, и правую, если испытуемый почувствует вкус сахара. Студент несколько мгновений размышлял, а потом отрицательно качал головой. Чувствительные окончания, ведающие вкусом, были блокированы.