Владимир Кованов - Призвание

Комсомолец считался в те годы своего рода зачинателем новых форм труда, быта, и все мы этим очень гордились.

На строившемся в Нижнем Новгороде автозаводе комсомольцы создавали бригады — коммуны, брали на себя решение самых трудных задач, показывали пример нового, сознательного отношения к труду. Нам очень хотелось последовать примеру этой рабочей молодежи — жить и учиться одной большой семьей. Подзадоривало и то, что студенты Плехановского института и Тимирязевской академии уже организовали у себя коммуны.

Когда на стене кухни нашего общежития появилось маленькое объявление, приглашавшее студентов на собрание по вопросу об организации коммуны, на него сначала не обратили внимания. То ли потому, что объявление это затерялось среди десятка других, висящих на доске, то ли сказалась сухая форма обращения. Тогда инициативная группа решила обойти комнаты и поговорить с ребятами запросто. После этого и состоялось первое собрание будущих «коммунаров».

Идея организации коммуны понравилась. Но начались споры, когда стали обсуждать вопрос: какой тип коммуны выбрать — Тимирязевской академии или Плехановского института.

Тимирязевцы обобществили все «материальные ресурсы» своих членов. В общий котел шли все доходы, начиная от стипендии. Обобществлению подлежали книги, одежда, белье, обувь… В Плехановском институте ограничились взносом каждого «коммунара» в размере 21 рубля. Остальные деньги, если, конечно, они были, — оставались в его личном распоряжении, так же как и учебные пособия, книги.

Горячие головы склонялись в сторону «Тимирязевки». За «Плехановку» высказывались преимущественно студенты постарше. В конце концов был выработан устав нашей будущей коммуны. Комсомольская организация института и профком пошли навстречу — отвели в Малопироговском общежитии отдельный «отсек», выделили комнату под красный уголок. Официальное рождение «Пироговки» состоялось в день Парижской Коммуны.

В коммуне объединились медики, историки, химики, математики, правоведы. Так, в 1927—1929 годах в общежитии по Мерзляковскому переулку в одной из комнат жили 12 человек, и все с разных факультетов. Вечерами в этой и других комнатах завязывались интересные беседы, порой настоящие диспуты, по вопросам науки, политики, культуры и искусства. В результате таких бесед студенты-медики нередко посещали лекции по советскому праву и, наоборот, студенты других факультетов приходили послушать наши лекции по психиатрии или судебной медицине. Это приносило всем большую пользу.

Режим дня у нас был строгий: в семь часов — подъем, утренняя зарядка, в восемь — завтрак, после лекций — обед в столовой, самостоятельные занятия и в восемь часов вечера — ужин, приготовленный дежурными «коммунарами» в красном уголке.

В нашем уставе было записано: все деньги сдаются в общую кассу, книги и учебники составляют библиотеку коммуны. Если «коммунар» должен помогать семье, то коммуна обязуется оказывать ему помощь из общих средств.

Денежный фонд коммуны состоял из стипендий и побочных заработков: одни разгружали вагоны, другие перебирали овощи на складах, третьи устраивались в театр рабочими сцены. Стол труда профкома МГУ предоставлял коммунарам работу в первую очередь. Из общей «казны» выделяли определенную часть на питание, книги, одежду, обувь, белье. Иногда часами заседали, обсуждая, кому прежде других купить пальто или ботинки. Оставшаяся сумма шла на развлечения: ходили в кино и театр, всем скопом отправлялись на каток, — благо, он был рядом, на Плющихе. Деньги на проезд хранились в консервной банке, и каждый брал столько, сколько ему требовалось.

Прием в коммуну новых членов проходил следующим образом. Желавший вступить подавал заявление в совет коммуны. Заявление вывешивали на видном месте. Совету просили сообщить, имеются ли какие замечания по адресу вступающего, нет ли у него порочащих привычек, отрицательных черт характера, каково поведение в быту, отношение к учебе и т. д. Затем заявление в присутствии подателя тщательно и всесторонне обсуждалось на общем собрании коммуны. Пройти такое «чистилище» было не так-то просто.

Быт наш был предметом попечения самих коммунаров. На каждый день в порядке очереди назначались двое дежурных, обычно парень и девушка, которые по квитанционной книжке получали на базе продукты (ассортимент их был невелик) и, как умели, стряпали завтрак, обед и ужин. Приготовить трехразовое питание на 26 человек без привычки и опыта было, конечно, нелегко. Особенно когда надо самим привезти продукты, поддерживать топку, содержать в чистоте посуду и кухонные котлы. Когда кончалась смена и следующая пара приступала к своим обязанностям, дежурные буквально валились с ног от усталости и с трудом добирались до постелей.

Жизнь нашей коммуны вызывала в институте большой интерес. Нас приглашали и студенты других вузов, просили рассказать о житье-бытье. Мы охотно соглашались.

Все 26 «коммунаров» отлично учились, много читали, не упускали ни одной возможности послушать лекции А. Луначарского, Е. Ярославского, Н. Семашко и других видных представителей советской культуры. Каждый успевал при этом вести общественную работу: кто в комсомольском бюро, кто в профкоме или академических комиссиях. А во время каникул все мы работали в пионерских лагерях, экспедициях, районных больницах.

Надо сказать, что мы смотрели на вещи трезво и не переоценивали идею студенческой коммуны. Хотя многое в ней было, несомненно, заманчиво, каждый все же понимал, что для широкого распространения коммун не было необходимых условий. Но все полезное, что могла дать нам, юным, коммуна, мы взяли, и к тому же чувствовали себя искателями новых форм организации быта.

У всех нас была тогда одна мечта: поскорее включиться в какое-то большое, серьезное дело. Многие студенты — старшекурсники в летнее время и на зимние каникулы выезжали в Поволжье, где помогали врачам вести борьбу с трахомой. Малярийный институт направлял их в экспедиции в зараженные районы; вместе со специалистами старшекурсники отправлялись и на ликвидацию очагов инфекционных заболеваний.

Впоследствии медики Михаил Чумаков и Иван Павлюченко в составе экспедиции, возглавляемой видным советским ученым профессором Л. А. Зильбером, совершили поездку на Дальний Восток. После этого Чумаков навсегда избрал вирусологию как основную специальность и добился выдающихся успехов.

Судьба предоставила мне завидную возможность встретиться с Иваном Владимировичем Мичуриным и даже принять какое-то участие в его работах.

Имя великого селекционера в то время не сходило со страниц газет. Его поразительные успехи в выведении новых сортов плодовых деревьев, смелость в постановке научных экспериментов, а главное, их результаты изумляли всех. Мичурин казался каким-то могучим волшебником, который настолько постиг тайны природы, что может заставить ее послушно служить своим замыслам. Его знаменитое изречение: «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача» — отвечало революционному духу эпохи социалистического строительства.