Владимир Кованов - Призвание

В целях дальнейшего развития медицинской науки и практики решением правительства была создана Академия медицинских наук СССР. На учредительной сессии, состоявшейся в конце декабря 1944 года, первым президентом АМН единогласно избрали главного хирурга Советской Армии, депутата Верховного Совета СССР, Героя Социалистического Труда Николая Ниловича Бурденко, который принимал самое деятельное участие в организации академии.

Созданию АМН СССР Н. Н. Бурденко придавал не только научное, но и политическое значение. В своей речи, заключая сессию, Николай Нилович говорил:

«Мы присутствуем при закладке здания, которое имеет историческое значение. Значение Академии медицинских наук в историческом смысле определяется следующими моментами:

Во-первых, Академия медицинских наук учреждена во время Великой Отечественной войны. Значение академии должно расцениваться не только в научном, но и в политическом отношении. Академия — это учреждение — продолжение становления Советского государства. Она свидетельствует о сознании силы народа и о его твердой вере в победу над фашизмом.

Во-вторых, мы принимаем на себя историческое наследие основоположников русской науки — Пирогова, Сеченова, Боткина, показавших мировой науке, какие силы таятся в русском народе» [16] «Академия медицинских наук СССР. Учредительная сессия 20—22 декабря 1944 г.». Медгиз, 1945, стр. 171. .

Война окончилась, но работа врачей, порожденная ею, продолжалась. Об этом — в следующих главах.

Итак, мир…

Днем и ночью движутся по необъятной нашей стране в разных направлениях людские потоки. Возвращаются с фронта солдаты, едут домой эвакуированные.

У всех одна мысль: только бы попасть на поезд или попутную машину, а там, в дороге, как-нибудь все устроится — мир не без добрых людей, помогут с харчами, дадут прикорнуть на краешке лавки, присмотрят за ребятишками. Так и едет в людском потоке мать с детьми из-под Оренбурга в Ленинград или Минск, а навстречу ей спешит солдат — муж, отец детей — то ли из Вены, то ли из Берлина. Где только не побывал в последний год войны русский солдат!

несется лихая солдатская песня из переполненных вагонов.

Шумное оживление не только в городах, на узловых железнодорожных станциях, но даже на проселочных дорогах: пылит полуторка, а в кузове нетерпеливо ждет своего перекрестка солдат. И, не дождавшись, пока затормозит машина, спрыгнет на обочину, помашет на прощание шоферу, озорно, по-мальчишески оглянется по сторонам — видят ли люди, как блестят начищенные ордена и медали. Потом небрежно бросит через плечо вещмешок, на руку положит видавшую виды, не раз простреленную, прожженную у костра шинель и, подтянув туже ремень, двинется к родному дому. Сколько будет восклицаний, радостных слез, неумелых поцелуев, рукопожатий!

Все это видел не раз, когда сам возвращался длинной дорогой с запада, из-под Берлина, на попутной машине, вместе с демобилизованными офицерами и солдатами.

Приехал домой утром. Ребята уже знали, что со дня на день буду дома. И вот наконец-то опять все вместе. Разве опишешь это чувство! Только сейчас я, пожалуй, по-настоящему понял: мир!..

Дети подросли, вытянулись — их трудно узнать. А жена и отец заметно сдали — осунулись, похудели. На лицах появились морщинки, стали строже глаза.

Особенно тяжело пришлось в дни войны жене. Будучи в эвакуации, она сутками дежурила в участковой больнице: вела амбулаторный прием, посещала тяжелых больных на дому в деревнях. А когда по соседству открылся госпиталь, мою Клавдию Андреевну мобилизовали и назначили хирургом — заведующим отделением. Раненых было много, и она, едва управившись с операциями, перевязками, записями истории болезни, поздно вечером возвращалась домой чуть живая от усталости.

А дома ожидали неотложные дела. На ее попечении находились трое ребят, старуха мать и мой больной отец, эвакуированный из Москвы с гнойным плевритом. Их всех надо было одеть, накормить, достать дрова. А тут еще неожиданно подкралась беда. В конце зимы 1943 года Клавдия Андреевна выехала в деревню Ургу на ликвидацию вспышки сыпняка. Там сама заболела сыпным тифом и лишь чудом осталась жива. Обо всем этом я узнал позже, когда во время передислокации армии мне разрешили несколько дней побыть дома.

Жена тогда только что выписалась из больницы. Худая, измученная болезнью, без кровинки в лице, она была похожа на подростка. Остриженная голова едва держалась на тонкой, прозрачной шее. С трудом передвигая ноги, опираясь на палку, шла она мне навстречу в поношенном пальтишке и разных валенках. Когда узнала, обмякнув, упала мне на грудь и потеряла сознание… Придя в себя, всхлипывая, горевала, что где-то по дороге потеряла галошу…

Да, смерч войны пронесся не только по полям сражений, но и по глубокому тылу…

Смолкли орудийные залпы. Но работа по ликвидации последствий войны только начиналась. Было над чем серьезно подумать и нам, медикам. Надо, не теряя времени, засесть за обобщение полученного на войне опыта, прежде всего в области лечения ран. Всесторонне изучить наиболее рациональные методы введения лекарственных веществ в поврежденные органы и ткани, которые мы эмпирически применяли в армейских госпиталях.

Очень важно также выяснить, почему перевязка крупной артерии при ее ранении на одном уровне приносила одни результаты, а перевязка на другом — другие. Нам на войне казалось, что нужно перевязывать магистральный ствол конечности как можно ниже, но при этом, как показывал опыт, нередко конечность омертвевала, приходилось делать ампутацию.

Волновал не только вопрос об уровне перевязки крупных сосудов. Каковы возможности наложения шва на поврежденный участок артерии? В дни войны наши попытки наложить шов на артерию заканчивались плохо. Рана нагнаивалась, шов расползался, и наступало тяжелое вторичное кровотечение. Видимо, главное здесь техника шва, изменение условий, при которых он должен накладываться.

Камнем преткновения для врачей тыловых госпиталей являлись гнойные затеки, сепсис. Сколько раненых погибло от того, что мы не всегда могли точно определить место локализации гнойного затека, пути распространения гноя и вовремя вскрыть их в нужном месте. Н. Н. Бурденко, А. В. Вишневский, В. Ф. Войно-Ясенецкий, П. А. Герцен, С. С. Юдин не случайно снискали всеобщее уважение не только как хирурги, но и как большие знатоки анатомии, что позволяло им предугадывать возможные осложнения при том или ином тяжелом ранении. Особенно выделялся познаниями в области топографической анатомии В. Ф. Войно-Ясенецкий. Сразу после войны его книга «Очерки гнойной хирургии» была удостоена Государственной премии, как лучший научный труд в области медицины.