Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Много труда и забот вкладывала в начавшееся строительство Любовь Карповна. До начала морозов были сложены из кирпича столбы для возможности с ранней весны приступить к плотницким работам. Четыре плотника из Костромской губернии подрядились начать рубить дом с марта 1914 г.

Точно в намеченный срок костромские плотники Василий и Макар вместе с двумя товарищами начали тесать хорошо высохшие за зиму брёвна и уже в марте на расчищенных от снежных заносов кирпичных столбах стал быстро расти сруб (четыре сажени на 5 саженей и примыкающий к нему 4 сажени на 3 сажени) [186] Общая площадь дома в 1-м этаже составляла около 150 кв. м. с дверными и оконными проёмами. Никаких техников или архитекторов на постройке не бывало. План был составлен окончательно Любовью Карповной с моим лишь консультативным участием. Разрешение на постройку и соответствующие разрешительные надписи на плане были получены в Уездной земской управе без всякого затруднения. Архитектурное оформление осуществлялось на месте плотниками с участием Любови Карповны и моим. Высота фронтона была определена, так сказать, «опытным путём»: Макар устанавливал, много раз меняя высоту, сбитый из досок фронтон, пока, наконец, и он, и я, и Василий в один голос признали один из вариантов наиболее удачным. К маю постройка дома вчерне была закончена. Спешно велись работы по внутреннему оборудованию.

Мне казалось особенно важным на опыте показать возможность, в крайнем случае даже при отсутствии общего водопровода и канализации в данном районе, создать автономное водоснабжение для кухни, уборной и ванны с последующим отведением промывных и грязных вод для очистки на придомовом «поле орошения». В ванной комнате были вбиты на глубину около 7 м трубы с засасывающим воды абиссинским колодцем. Накачка воды из колодца производилась вручную в бак из клёпаного железа, установленный на чердаке. По тонкой полудюймовой трубке вода подавалась оттуда в клозетный бачок, в ванную комнату и в кухню. Из уборной и раковин вода отводилась в подвешенную под домом отводную трубу, выведенную по поверхности до небольшого участка (8 × 12 м), разбитого на узкие грядки, и распределялась между ними по бороздам. Вокруг этого самодельного «поля орошения» была выкопана канава около 1 м глубиной, на дне её проложена деревянная труба с отростками вверх метра на два. Дренажная вода выводилась в уличную канаву. После засыпки канавы отростки (отводки) кверху служили вентиляционными трубами для усиления аэрации почвы под орошаемым участком. Число борозд между грядами было достаточно, чтобы чередовать выпуск воды в них по дням недели. Каждая борозда работала раз в неделю. Очень скоро, однако, я убедился, что загнивания в борозде не происходит, и при более частом спуске сточной воды перестал соблюдать очередь работ борозд. Вообще я пришёл к выводу, что на таком малом участке, как наш, для минерализации органических веществ сточных вод односемейного дома нормы суточной нагрузки могут быть во много раз превышены ввиду постоянных перерывов в поступлении воды в борозду. Это ведёт к постоянному поступлению, засасыванию воздуха не только с гребня грядок, но и с борозд. Именно для увеличения вентиляции почвы я и добавил вытяжные стояки из дренажной трубы. Столбы пара из них в морозные дни показывали, что цель их постановки достигается вполне и, следовательно, вместо более тёплого воздуха с глубины полуметра или метра в почву поступает из борозд, когда в них нет воды, холодный наружный воздух, а в тёплое время движение воздуха идёт в обратном направлении. Но и в том, и в другом случае достигается цель усиления проникания через почву воздуха, необходимого для аэробных процессов.

Пока шло строительство дома, и даже ещё раньше, чем оно началось, я в ранние утренние часы в течение всего лета приезжал на велосипеде на свой участок и выкорчёвывал заросли, валил сосны, расчищая места для посадки плодовых деревьев и некоторых многолетних кустов. Ещё в 1912 г. была посажена мною целая дюжина яблонь, закупленных в питомниках Регеля [187] Регель Эд. Л. — известный швейцарский учёный-ботаник, был выписан для руководства Императорским ботаническим садом в Петербурге. Создатель многих придворных парковых и садовых ансамблей. Имел и свои садоводства, питомники, в частности, в Удельном парке и в Лесном, откуда и приобретался посадочный материал Захаром Григорьевичем, а позднее его младшей дочерью — Валентиной Захаровной. Редчайшие грунтовые азалии, выведенные Регелем, утраченные Петербургским ботаническим садом, но сохранившиеся в саду внука З. Г. Френкеля — Константина Саввича Самофала, были вновь переданы в Ботанический сад в 1998. . Это был для меня поначалу прямо титанический труд: вырыть для каждого саженца яму, заполнить её вместо песчаного грунта землёй и навозом, посадить и поливать посадки. Нелегко было подавить чувство обиды и горечи, когда уже после того, как все деревца принялись, приехав как-то на рассвете, чтобы их полить, я с изумлением обнаружил, что все яблони выкопаны и унесены. Только после того, как участок был огорожен и на нём уже шли строительные работы, я вновь посадил два ряда яблонь на прежние места.

Обработка участка требовала тяжёлого постоянного труда. Вся семья несла эту ношу, но, естественно, более тяжёлые работы по подготовке участка, рытью ям для посадок, устройству «поля орошения», по прокладке канав падали на мужскую силу. Я втягивался и привыкал к этой работе. Она становилась для меня привычной. В течение всей последующей жизни мой день начинался в ранние утренние часы выполнением с 4–5 часов до 8–9 часов всех дворницких работ по участку. Перекапывание гряд, подсыпка дорог, выемка для этого песку, посадка и пересадка деревьев и пр. — все эти утренние работы прерывались необходимостью спешить в 8.30–9 часов утра уезжать в редакцию, на лекции. После тяжёлой физической работы приходилось неизбежно полностью менять не только бельё, но и всю промокшую одежду. После ванны, переодевшись, я спешил «на службу».

Этой регулярной физической работе в часы, когда все ещё спят, по-видимому, обязан я выработавшейся у меня выносливостью, а в позднейшие годы, когда мне шёл шестой, седьмой и восьмой десяток лет жизни — замедлением процессов старения и предупреждением одряхления, несмотря на чрезвычайную перегрузку работой за письменным столом, на недисциплинированность и несоблюдение регулярности и должного порядка и ритма в жизни. Если я и теперь, на 94 году, ещё сохраняю полную трудоспособность, выносливость и могу не устраняться ни от какой работы и не ослаблять запросов к моему организму, то я не могу приписать этого ничему другому, кроме как регулярному, по несколько часов утром, ежедневному физическому труду на «Полоске» [188] Дом с садом были названы «Полоской», и это название красовалось на фронтоне дома, потому что под усадьбу была куплена «полоса» леса. , да ещё, пожалуй, отвращению, непреодолимому отвращению к бессмысленным, на мой взгляд, непостижимо идиотским самоотравлениям табаком и алкоголем.