Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

В тот период мне очень хотелось непосредственно ознакомиться с бытом и условиями труда шахтёров, а также рабочих на заводах Донбасса. На лекциях мне постоянно приходилось касаться задач изучения и оздоровления условий труда при подземных работах. Недопустимым казалось мне ссылаться только на мои личные впечатления дореволюционного времени да на литературные данные, не оживляя лекций новыми материалами, отражающими послереволюционные условия. Д. С. Черкес дал мне письмо к председателю облисполкома в городе Сталино [255] До 1924 — Юзовка, с 1924 по 1961 — Сталино, ныне — Донецк. , которого он знал лично, с просьбой оказать мне содействие в осмотре шахт, заводов и жилищного строительства. Я познакомился с участником съезда — санитарным врачом из Сталино, центра угольной и металлургической промышленности Донбасса. Он обещал мне помочь на месте. После съезда мы вместе поехали в Сталино, где я и прожил у него несколько дней. Это был очень знающий санитарный врач, хорошо знакомый с системой водоснабжения Донбасса, с жилищными условиями горняцких посёлков, как прежних, так и новых. Ещё до революции он изучал жизнь шахтёров и знал безысходно тяжёлые условия их труда и жизни в таких посёлках, как прежняя Юзовка. Он умел ценить все улучшения в строительстве новых шахт. Его радовали успехи в реконструкции прежней Юзовки, на его глазах становившейся крупным благоустроенным городом. Весь свой опыт и знания деятельного бывшего земского врача он перенёс в работу санитарного врача советского времени, стремившегося добиваться оздоровления условий работы в шахтах и жизни в посёлках, опираясь на новые органы местного управления и профессиональных объединений.

В первое же утро ещё до начала рабочего дня я обошёл прежние юзовские кварталы со всеми характерными чертами их планировки, скученностью жилья и неблагоустроенностью. Осмотрел также новый механизированный завод по изготовлению огнеупорного кирпича. Потом вместе с моим гостеприимным хозяином целый день провёл на Сталинском металлургическом сталелитейном заводе. Наблюдал выпуск выплавленного чугуна из новой грандиозной доменной печи. Меня предупреждали о необходимости надеть предохранительные очки. К сожалению, я легкомысленно игнорировал эти советы. Раскалённая добела жидкая металлическая лава потекла, заполняя сеть борозд, предназначенных для приёма плавки. Невиданное мною прежде зрелище захватило меня, и я долго наблюдал, как появляются признаки наступающего охлаждения, не обращая внимания на утомление глаз от ослепительного света и невыносимой жары от тепловых лучей. Ещё большее утомление зрения испытал я при довольно длительном осмотре бессемеровских печей.

Я встретил на заводе работавших на нём санитарными врачами бывших моих слушателей в ленинградском ГИМЗе. С ними я обошёл всю территорию завода, чтобы показать, как можно было бы упорядочить пользование дворовыми местами, установив рациональное отведение места для складов сырья, угля, шлака и других отбросов. Я пытался показать возможность устранения хаотического загромождения территории хламом и отходами, чтобы выделить часть двора для устройства озеленённого места для минутного отдыха и пребывания на открытом воздухе рабочих.

На следующий день утром я ехал на тарантасе с моим любезным хозяином по степной дороге на Лидийскую угольную шахту. Я смотрел на степь, словно сквозь битые стёкла. Плохо разбирал далёкие предметы. Тогда я подумал, что у меня конъюнктивит от вчерашнего утомления зрения ослепительным светом расплавленного металла.

Мы выполнили все требования при спуске в шахту, переоделись в брезентовые горняцкие костюмы, взяли вручённые нам лампы с сетками. Сколько помню, спустились мы на глубину 180 м. Потом долго шли по главным ходам, прижимаясь к стенке, когда мимо нас проносились вагонетки с углём. В этой шахте вагонеты передвигались уже тягою электровозов, а не обречёнными на вечную каторгу и гибель лошадьми. В других копях ещё работали раз и навсегда спущенные под землю лошади. Они там и жили в подземных загонах. «Выдаваемый на гора» конский навоз составлял в то время на каждой шахте такую же непременную особенность местного пейзажа, как и огромные, в десятки метров высотой, конусообразные «сопки» из породы, выламываемой и удаляемой при проходе стволов, штреков и забоев. Несколько часов я внимательно присматривался к работе шахтёров и врубовой машины в забоях, выслушивал рассказы рабочих в минуты их отдыха. И начал испытывать всё нарастающее чувство какого-то томления от пребывания под землёй, как в преисподней. Всё явственнее оформлялось подсознательное желание поскорее выбраться наверх, «на-гора». Наконец, по запутанным, как мне казалось, бесконечным ходам мы пустились в обратный путь к подъёмному стволу шахты. Пришлось долго ждать, пока заканчивались работы по подъёму непрерывно подвозимого угля. Невзирая на работу целой системы мощных насосов, откачивающих воду, сверху всё время падали струи и потоки, от которых меня не спасал и брезентовый костюм. Я имел время и возможность, чтобы ознакомиться на практике с проблемой «уборных и писсуаров», или проще — с условиями для отправления рабочими естественных надобностей в шахте, с приёмом ими пищи во время работы. Особенно крупным техническим достижением было наличие мощной нагнетательной вентиляционной системы, создававшей ощутимое движение свежего воздуха в подземных ходах и целые вихри и бурю при открывании для пропуска вагонетов ворот, перегораживавших в разных местах проходы.

Выход из подъёмника на дневной свет вызвал чувство физиологического удовольствия. Пока мы переоделись и обмылись в бане, стало уже вечереть. Возвращение в тарантасе по открытой степи при склонявшемся к закату солнце доставляло никогда ранее неиспытанное чувство радости от широкого раздолья, от бесконечного небосклона и всегда остающегося недосягаемым далёкого горизонта. Очевидно, нужно попасть в глубокое подземелье, чтобы, выбравшись из него, испытать физиологическое удовольствие от дневного света и простора.

Несколько дней спустя, возвратясь домой, я ехал в Пушкин. Пристально всматривался я в привычные пейзажи Пулковского направления. Там всегда я видел две радиомачты. Но теперь их не было! Я достал бинокль и, к своему удивлению, обнаружил, что мачты стоят на месте. Я понял, что мною утрачена прежняя способность видеть. Н. И. Андогский определил потом у меня начавшееся образование центральной катаракты обоих глаз вследствие крестообразных небольших трещин в центре хрусталиков. Это был жестокий результат необдуманного длительного наблюдения без защитных очков ослепительно ярко светившего раскалённого чугуна.