Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Попутно при приведении в порядок моих бумаг я подготовил для передачи в Отдел рукописей Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина переданные мне, как заведующему кафедрой общественной медицины, в 1922 г. «Мемуары» известного общественно-медицинского деятеля И. А. Дмитриева, памяти которого была посвящена в 1926 г. моя книга «Общественная медицина и социальная гигиена». В самом конце декабря 1941 г. я составил для Отдела рукописей Публичной библиотеки сопроводительную записку об авторе «Мемуаров» и их литературно-исторической ценности.

Ко второй половине января 1942 г. истощение от голодания стало проявляться у меня в такой тяжёлой форме, что это повело к помещению меня в госпиталь для дистрофиков, открытый в бывшей гостинице «Астория». В этот госпиталь я был помещён благодаря заботам о сохранении профессорско-преподавательских кадров со стороны дирекции и парткома 2 ЛМИ. К сожалению, в тот период, когда я поступил в этот стационар, ввиду полной организационной беспомощности администрации госпиталя и неурядиц, царивших в нём, условия пребывания там были безысходно тяжёлыми. О них довольно подробно говорится в моих дневниковых записях… Сохранить жизнь мне посчастливилось исключительно благодаря самоотверженным заботам обо мне моей дочери, приходившей пешком из Лесного, чтобы принести мне котлетки из мяса погибшей от голода нашей собаки-овчарки, заботам бывшего аспиранта и ассистента кафедры социальной гигиены 2 ЛМИ доктора медицинских наук Е. Э. Бена, и особенно Н. А. Никитской, приносившей мне грелки и горячий кофе во время двукратного заболевания моего, казалось, безнадёжно смертельного в моём возрасте (73 года) гемоколитом. Но пока здоровье в какой-то мере позволяло мне, я в течение месячного своего пребывания в стационаре составил и передал заведующему Горздравотделом записки о неотложности изменений и улучшений в организации стационаров-оздоровителей для дистрофиков и две записки о мерах для предупреждения и ослабления угрозы развития весною и летом массовой заболеваемости в Ленинграде. В феврале в общей комнате пребывания для оздоравливаемых я прочитал две лекции по вопросам санитарно-демографических исследований и три лекции о проблеме удлинения жизни и активной старости.

В ближайшие после окончания войны годы развернулась интенсивная работа по залечиванию зияющих ран и страшных разрушений, оставшихся от блокады во всех сторонах жизни, во всех частях и уголках строительства Ленинграда. В этих условиях я продолжал свою профессорско-преподавательскую деятельность: читал лекции на лечебном и санитарном факультетах и руководил кафедрой организации здравоохранения во 2-м Медицинском институте, в Мечниковской больнице. В то же время всё увеличивалась моя лекционная нагрузка и в Институте для усовершенствования врачей. Здесь я не только проводил несколько циклов в год для жилищно-коммунальных санитарных врачей, но и читал специальные курсы по планировке и благоустройству, по восстановлению населённых мест, оздоровлению и санитарной мелиорации территории на циклах общесанитарных врачей, для врачей-эпидемиологов, а также читал курс гигиены больничных учреждений на клинических циклах.

Тогда же я отдавал много времени организации и работе методического отдела в Институте гигиены на улице Мира, ведущими сотрудниками которого были сначала А. П. Омельченко [332]и В. И. Шафран, а затем, после демобилизации — Б. С. Сигал [333]. Мы работали над разработанным мною проектом устройства показательного квартала. В качестве председателя Ленинградского отделения Всесоюзного гигиенического общества (ЛОВГО), я готовил все необходимые материалы для работы правления и заботился об освещении на заседаниях Общества текущих вопросов санитарного дела и гигиены. Кроме того, я систематически участвовал в работе консультативного бюро по санитарной статистике при Горздраве, которым заведовала моя дочь Зинаида Шнитникова. Как обычно, во все дни ранние утренние часы я отдавал физическому труду на «Полоске». Все эти работы и вся внутренняя моя жизнь в эти годы проходила под гнетущим постоянным воздействием мучительных тревог в связи с тяжёлой болезнью Любови Карповны и обострением туберкулёзного процесса у Любочки.

Значительным событием в этот период явилось избрание меня на первой сессии только что впервые учреждённой в 1944 г. Академии медицинских наук СССР (АМН) её действительным членом. Хотя при выдвижении кандидатур в члены АМН я стоял на первом месте в списках, выдвинутых не только ЛОВГО, но и советом консультантов Научно-методического бюро, и Учёного совета ГИДУВа, однако, я не придавал серьёзного значения этому выдвижению, так как считал, что в Москве решать будут те, для кого неприемлемо моё объективное отстаивание исторической преемственности у нас основ советского здравоохранения от общественного санитарного направления… И признаюсь, для меня было большой неожиданностью полученное в ноябре 1945 г. сообщение об избрании меня 30 октября действительным членом АМН СССР.

В январе 1946 г. я первый раз участвовал в сессии Отделения гигиены, микробиологии и эпидемиологии АМН. Сессия эта проходила с 23 по 31 января 1946 г. в Москве, в помещении Института гигиены труда. Организующим ядром секции в эту сессию была небольшая группа учёных, в которую кроме Н. А. Семашко входили всегда деловитый Ф. Г Кротков [334]; не всегда отдающий себе верный отчёт об относительном значении своего научного веса и заслуг перед советской медициной и советским здравоохранением И. Д. Страшун [335]и микробиолог Л. А. Зильбер [336].

Я чувствовал потребность высказать признательность за моё избрание и истолковать это избрание, как проявление внимания к истокам общественно-профилактического направления, изучению и развитию которых посвящены были мои работы в течение десятков лет. С этого выражения моей благодарности я и начал своё выступление по первому отчётному докладу академика-секретаря Ф. Г. Кроткова. Между прочим, я указал на явный пробел в составе членов Отделения гигиены АМН в связи с отсутствием в числе его действительных членов С. Н. Строганова, ведущего выдающегося исследователя и наиболее авторитетного учёного в области гигиены обезвреживания и очистки сточных вод. То обстоятельство, что С. Н. Строганов не был врачом по образованию, не могло и не должно было служить препятствием к тому, чтобы своим участием в составе членов Отделения гигиены АМН он увеличивал бы авторитетность и компетенцию АМН в существенно-важной области гигиены. Я напомнил, что, ведь, и Луи Пастер, и И. И. Мечников тоже по образованию не были врачами.