Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Лето и осень 1948 г. связаны с наиболее тяжкими, невыносимо горестными переживаниями в личной жизни. С тех пор прошли уже десятки лет, но мысль восстановить в памяти долгую, полную волнений и тревог болезнь и последовавшую затем смерть Любови Карповны и глубоко волновавшие меня отношения дочерей между собой и по отношению ко мне, — даже сама эта мысль так тягостна и мучительна, что мне легче привести относящиеся к этому времени выдержки из повседневных записей в дневниках со 2 июня по сентябрь 1948 г., чем сосредоточиваться напряжённой работой памяти на восстановлении этой полосы жизни.

2 июня 1948 г. На заседании Научно-методического бюро санитарной статистики слушал прекрасный, составленный с большим пониманием доклад Зиночки о сессии Отдела гигиены и эпидемиологии АМН и о конференции по ликвидации санитарных последствий войны. После её доклада — моё сообщение о значении и содержании сессии Отдела гигиены и эпидемиологии АМН.

Дома беспросветно тяжёлая обстановка мучительного состояния Любови Карповны. Её страдания усугубляются невыносимо душной, жаркой погодой.

4 июня. По окончании государственного экзамена на кафедре проф. Владимира Андреевича Свешникова [361]он поехал со мной на машине в Лесное домой. Любовь Карповна в тяжёлом состоянии. Зиночка не отходит от постели тяжело страдающей мамочки.

6 июня. Утром рано и днём для отвлечения пытался работать в огороде. Вечер. Трудно понять, как уходит время. Со среды до сегодняшнего дня я не осознавал его течения. Три дня положение Любови Карповны непередаваемо мучительно тяжёлое. С таким трудом дышит! Воздуха не хватает. Дышать, оставаться жить всем существом стремится. Полностью ясное сознание. Кислород. Непрерывные впрыскивания камфары, кофеина. Ослабела, исхудала. Нет сил видеть её страдания, нечеловеческие томительные мучения.

8 июня. Утром пытался утомить себя физической работой, чтобы притупить беспредельное отчаяние. Непреодолимая потребность в посторонней поддержке, помощи. Куда обратиться? Вернулся домой почти в невменяемом состоянии. Больная всё в том же положении, на краю жизни. Кажется, меня не узнала совсем. Настоящий человек — Зиночка. Не отходит от больной ни на минуту. Полное самоотречение. Таков человек не в желаниях или словах, а в делах. У меня не хватает внутренних сил, теряю способность управлять собою.

9 июня. В состоянии полного расстройства уехал утром в Мечниковскую больницу. Госэкзамены по терапии с 10 часов до половины пятого вечера, затем до 20 часов — заседание Учёного совета Санитарно-гигиенического медицинского института (2-го ЛМИ). В общем, слишком много всякой словесности и славословия и так мало объединяющего дела. Для меня это настоящая трагедия: отсутствие вокруг созвучно настроенного круга захваченных пониманием предстоящих задач и работ сотрудников. Пустота и безлюдье. Нет ни научных сотрудников, ни студенческого кружка. В ГИДУВе — только К. О. Поляков, в Организации здравоохранения — понимающий, думающий и милый С. И. Цеймах и порывистый, юный и чистый душой М. Ю. Магарил. Теперь я лишён общества А. П. Омельченко. Нужно обдумать возможность его вовлечения в работы кафедры ГИДУВа. После заседания Учёного совета из Мечниковской больницы уехал с В. А. Свешниковым на его машине на «Полоску» — к больной. Положение бедной, мучительно страдающей Коки без улучшения, без просвета. Изумляюсь, преклоняюсь перед цельностью, самоотречением, преданностью и самообладанием Зиночки.

11 июня. Утром — у больной дыхание частое, тяжёлое. Непрерывно — камфара, кофеин, кислород. Сознание отсутствует. Невыразимое страдание видеть так тяжело умирающую, перед глазами встаёт образ всегда бодрой, с твёрдой волей Любоньки.

Дома Любовь Карповну соборовал приглашённый откуда-то седой священник. У Зиночки последняя надежда потеряна, но с выдержкой и самозабвением, с трогательной лаской и любовью она, не отрываясь, ухаживает за умирающей, уже не приходящей в сознание. И опять — такая трудная ночь.

12 июня. Не было сил и мужества возвращаться с госэкзамена. «Мама — в том же безнадёжно тяжёлом состоянии».

13 июня. В три часа утра скончалась Любовь Карповна, после стольких страданий! Опустела «Полоска». Осиротела. Нет направляющей души. Всё бессодержательно, без цели, без смысла. Из дубовых веток, туи и белых роз я сделал венок, притупляя этой работой ужас боли. Туя и дуб были посажены мною, когда настойчивостью и почином Любови Карповны мы 35 лет назад начали строиться на «Полоске».

С 2-х часов до 4-х я был в Мечниковской больнице. Дома застал всех дочерей и внуков.

14 июня. Все практические заботы и хлопоты о подготовке похорон взвалены на Арсения Владимировича Шнитникова. Мне неловко, совестно и стыдно, что я от всего освобождён. Приехала Любочка. Неутешное терзающее горе. Лёва безропотно несёт огромный труд.

15 июня. На рассвете спилил большую ветку дуба и после долгих неудачных попыток сделал большой венок из её веточек. Вплёл белые розы и красные пионы. Лёля сделала из своих цветов большое покрытие. Любочка сплела гирлянду. Душат рыдания. Их невозможно подавить или заглушить. К 12 часам стали собираться посторонние. Пришли К. О. и С. И. Поляковы, Ал. Исаевна, неожиданно — Олимп. Яковл. Смирнова. От цикла слушателей — М. М. Ашмарина, Е. Я. Белицкая, Л. С. Каминский, соседние женщины, Лёлины подруги, А. Г. Подвысоцкий.

Прошли за гробом до Новой Деревни. На Серафимовском кладбище — за церковью, подле могилы первой жены Арсения Владимировича — Татьяны Владимировны Шнитниковой — похоронили. Было отпевание в кладбищенской церкви. Я не вошёл в церковь, не желая обращать в пустой обряд то, что при свободе верований может и должно быть выражением искренней веры и внутреннего признания — её исповедания. После того, как гроб опустили в глубокую могилу и над могилой насыпали землю и покрыли её цветами, наступило долгое тихое безмолвие.

Мне хотелось выразить в словах, обращённых к детям, внукам, друзьям и добрым отзывчивым людям, пришедшим выразить нам сочувствие, свои чувства. Казалось, что нужно дать смысл, содержание этому вниманию. Я хотел рассказать весь жизненный путь Любови Карповны — от работы народной учительницей до учёбы в Петербурге. Её бодрую решимость на всякую трудную работу. Её работу в Сибири в качестве фельдшерицы на переселенческих пунктах. Рассказать о том, что после нашей женитьбы она стала заниматься литературными и научными работами. В течение ряда лет сотрудничала в журнале «Научное обозрение», где вела отдел «научных новостей». В то же время в 1899 г. перевела с немецкого языка «Введение в философию» Eisler'a; книга эта в её переводе появилась в печати в 1899–1900 гг. в приложении к «Научному обозрению». Деятельно сотрудничала в специальном зубоврачебном журнале «Вестник зубоврачевания», в котором в 1899–1904 гг. поместила целый ряд работ по обзору иностранной зубоврачебной литературы и несколько более крупных переводных работ по зубоврачебной технике. В это же время Любовь Карповна сотрудничала по вопросам общественного призрения и народного образования в «Северном Курьере», а в 1906–1911 гг. сотрудничала в газете «Речь», где составляла обзоры для отдела «научных новостей» и поместила ряд корреспонденций из провинциальной жизни и очерки по вопросам образования. С 1911 по 1914 г. Любовь Карповна сотрудничала в «Русской мысли», где напечатала более десятка библиографических заметок, отзывов и статей по вопросам народного образования, по общественному призрению, по физическому воспитанию и по женскому вопросу. Доклад её «О постановке физического воспитания в средней школе» второму Всероссийскому съезду по женскому образованию был напечатан в 1914 г. в «Поволжском Вестнике» и помещён в Трудах упомянутого съезда. С 1913 по 1917 г. Любовь Карповна принимала самое деятельное участие в 14-м городском Попечительстве гор. Петрограда, где состояла председателем Комиссии по общественному питанию, председателем Комиссии по распределению городских стипендий в средние учебные заведения, а также председателем одного из районов на Выборгской стороне по обеспечению и помощи семьям запасных и т. д. В 1914 г., когда деятельность городского Попечительства прекратилась, Любовь Карповна работала организатором эвакуации голодных детей Петрограда в хлебные местности России.