Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Сооружение тоннеля для перехватывающего канала — весьма сложное и дорогое дело. Требовалось соорудить мощную водоподъёмную станцию для поднятия сточной воды из глубины 16–18 м на станцию для выделения из неё ила. После этого по напорному илопроводу осадок (ил) должен был отводиться на поля у Стрельны, а сточная жидкость под напором спускаться в один из фарватеров Невской губы. Зачем же, думал я, спускать сточную воду в глубокий коллектор, чтобы она могла самотёком пройти два-три километра, а затем опять её подымать? Не проще ли, по типу берлинской радиальной канализации, из разных мест, где сточные воды подходят к Фонтанке, сразу по напорным трубам направлять их на предназначенные для орошения земельные участки к югу и востоку от Ленинграда, с последующим выпуском уже дренажных чистых вод с полей, либо передавать сточные воды по напорным трубам (меньшего сечения) на поля совхозов и колхозов для удобрительных и поливных целей?

Хорошие воспоминания остались у меня от работы в качестве постоянного консультанта в 1947 г. в Областной санитарно-эпидемиологической станции, пока руководящую роль играли там Г. И. Оримович [348]и Л. Е. Ривин [349]. Там сложился дельный коллектив молодых инициативных санитарных врачей, и мне казалось, что моя консультативная помощь не напрасна.

От постоянной напряжённой работы я отдыхал во время своих поездок в г. Пушкин. В годы, когда летом у Екатерины Ильиничны жил готовившийся к выпускным экзаменам в Академии Илик, я с ним предпринимал вечерние прогулки по парку, по берегу нижнего пруда и по соседним рощам и лугам. Как-то забывал я при этом обо всех трудностях, отдыхал от мучивших всегда тревожных вопросов… Точно не прошло после прежних моих прогулок с 10-летним сыном и недели, а ведь пронеслась целая историческая эпоха. От прежнего Детского села остались одни развалины, от санатория Дома учёных — ни следа. Через поросшие теперь сорняками его бывшие владения мы ходили прямо к коттеджам Всесоюзного института растениеводства (ВИРа). Стройные дубы аллей соединительного парка были изувечены сплошь осколками бомб и снарядов, иные дубы свалились. От берёз и елей остались только пни, либо голые стволы. Среди зарослей местами зияли огромные воронки от взрывов авиабомб в 1–2 т (воронки — 16 м в поперечнике). Здесь стояла тяжёлая немецкая артиллерия, обстреливавшая Ленинград. Теперь эти воронки обратились в круглые пруды, окружённые вокруг валами вывороченного при взрыве песка. Эти воронки напоминали украинские «кружки» среди полей: круглые озерки, глубокие настолько, что они питаются родниковой водой, не замерзают зимой и на них зимуют утки и гагары. «Не возникли ли эти „кружки“ от падения метеоритов, болидов?» — фантазировал я, смотря на эти возникшие от падения бомб и крупных снарядов правильной формы круглые пруды.

До войны, во время прогулок в 1922–1940 гг. в соединительном парке по лужайкам у дубовой аллеи, по низинам, поросшим кустами ив и ольхи, в лесных опушках с елями и лиственницами меня всегда поражало неисчерпаемое богатство природы, разнообразие видов растений и цветов… Теперь же, в 1946–1952 гг., опять гуляя в привычных знакомых местах, искажённых глубокими воронками, мне казалось, что нет прежнего богатства природы, однообразна зелёная лужайка, не видно желтоголовиков и вероник, колокольчиков и горечавок. Нет и прежнего обилия бабочек и стрекоз, не слышно непрерывного пения зябликов, славок, певчих дроздов, а на опушке с поля не слышно всегдашнего пения жаворонков. Вся природа обеднела звуками, красками, неумолчным движением. Но, останавливаясь и сосредоточенно всматриваясь вокруг себя сквозь туманную лесную дымку, вслушиваясь и вдумываясь, я понял, что это сам я стал менее восприимчив, а не природа обеднела.

Изоляция от богатств и неисчерпаемости движений в природе произошла вследствие ослабления моего зрения и слуха. Я уже не вижу в траве мелких цветов и мелких бабочек. Нет прежней остроты слуха, нет прежней восприимчивости к таинственным шорохам, трепету листьев, жужжанию насекомых. Отмерла не природа, а я перестаю постепенно жить с нею — умираю я. Когда наступает смерть? Тогда только, когда прекратилось дыхание и перестало биться сердце, или много раньше — шаг за шагом, когда слабеет зрение, выпадает один, другой зуб, утрачивается тончайшая и затем более заметная чувствительность и отзывчивость, тускнеют восприятия — подвигается к своему завершению замирание и омертвение человека.

Лишь в памяти живут замечательные минуты радостного настроения от красоты вечерних картин на берегу нижнего пруда в парке ВИРа, со склонившимися до самой воды ивами над тихою гладью пруда, с тёмными силуэтами огромных лиственниц. Как часто ранним утром я проходил в полном одиночестве по береговой полосе нижнего пруда и вокруг полуразрушенного дворца Палей… ‹…›

Крупным событием в жизни санитарных организаций СССР, кафедр гигиены и в моей личной жизни был Всесоюзный съезд гигиенистов, санитарных врачей, эпидемиологов и микробиологов, проходивший в Москве осенью 1947 г. Съезд был очень многолюден и хорошо организован. Работал он в театральном зале Дома Правительства. Приятно было встретиться со старыми товарищами по санитарной работе и с выросшею новой молодою сменою гигиенистов и санитарных врачей. Прошло более полутора десятков лет после предыдущего всесоюзного санитарного съезда. В этот чрезвычайно затянувшийся межсъездовский период сильно поредели ряды прежних наиболее активных санитарных работников. Не стало Д. К. Заболотного, М. М. Грана [350], Н. И. Тезякова, Л. А. Тарасевича [351], П. И. Куркина, С. Н. Игумнова, В. А. Левицкого, С. И. Каплуна [352]и многих, многих других.

Полную активность и энергию в работе съезда проявляли Н. А. Семашко, А. Н. Сысин, А. Н. Марзеев [353], Н. Н. Литвинов [354]и хорошо сработавшаяся группа бактериологов, эпидемиологов и микробиологов — Л. А. Зильбер, И. И. Рогозин [355]и другие.

Съезд внёс большое оживление и вызвал несомненный подъём в работе гигиенистов и санитарных врачей, способствовал объединению работы гигиенических кафедр, научно-исследовательских институтов и санитарно-эпидемиологических организаций, содействовал внедрению новой организационной основы всего санитарного и противоэпидемического дела путём создания сети санитарно-эпидемиологических станций и санитарно-эпидемиологических советов при них.

Лично я работал в специальной комиссии по выработке общего положения о санэпидстанциях и санитарно-эпидемиологических советах, председательствовал на одном из общих собраний съезда, был членом президиума и сделал доклад по коммунальной гигиене в период послевоенного восстановления населённых мест.