Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

20 мая было получено известие о смерти А. В. Молькова. Он был одним из учредителей Гигиенического общества и председателем центрального правления. Вся его деятельность с конца 90-х гг. XIX в., как санитарного врача и председателя Пироговской комиссии по распространению гигиенических знаний, как директора Института социальной гигиены и организатора кафедры и Музея социальной гигиены, как крупного работника по школьной гигиене, прошла непосредственно на моих глазах. В экстренном траурном заседании ЛОВГО я попытался обрисовать неутомимую общественно-санитарную деятельность Альфреда Владиславовича и его заслуги перед отечественным здравоохранением.

В конце учебного года — 3 июля, я с обычным увлечением провёл экскурсию с закончившимся циклом жилищно-коммунальных врачей в гор. Пушкине. К экскурсии присоединились члены Гигиенического общества, в том числе А. П. Омельченко, профессора А. Я Гуткин и Н. 3. Дмитриев, С. П. Попов и др. Участники этой экскурсии воочию могли убедиться в том, какие неисчерпаемые, редкие, замечательные возможности для создания благоустроенного, здорового жилищного комплекса для многих десятков тысяч людей остаются неиспользованными на территории лежащего в руинах гор. Пушкина, с его парками, канализацией, водопроводом, и как на пути к этому использованию стоит непреодолимая стена косности и бюрократизма.

На следующий день я выехал вместе с сотрудниками кафедры коммунальной гигиены — профессором К. О. Поляковым и доцентом А. Г. Малиенко-Подвысоцким и с членами кафедры общей и пищевой гигиены ГИДУВа — Романовым и Даниловым в районный центр Оредеж для прочтения лекций и проведения шефской работы ГИДУВа над учреждениями здравоохранения этого района.

Эта поездка в Оредеж живо встаёт в моей памяти. Я тщательно подготовил весь план работы: мою лекцию об изучении санитарных условий и состояния здоровья населения в Оредеже и Оредежском районе; программу совещаний медицинских и санитарных работников района; темы для лекций сотрудников и пр. Многочасовой путь по железной дороге я предполагал использовать для коллективного обсуждения этого плана. Но случайно мне было дано ошибочное указание о времени отхода поезда. Около четырёх часов я попал на вокзал и узнал, что поезд уходит не в 4 ч. 15 минут, а в 4.05. Я поторопился на указанный номер платформы, и в то время, когда я был в нескольких шагах от поезда, он тронулся. Я бросился за ним. Понимая, в каком трудном положении окажутся товарищи, ожидавшие меня в одном из вагонов, я вскочил в последний вагон, с трудом догнав его. Это было чисто импульсивное движение. Только очутившись на ступеньке вагона, я отдал себе отчёт о недопустимости моего поступка. На этот раз дело окончилось благополучно. Получив вполне заслуженный нагоняй от проводника, я на первой же остановке успел пересесть в следующий вагон, в котором и доехал до Оредежа в полном неведении, находятся ли в этом же поезде все остальные участники нашей шефской поездки.

В вагоне, в который я перешёл, мне предложил место случайно ехавший в нём профессор Е. И. Цукерштейн [346]. Лично я мало был знаком с ним. Его выступления в Учёном совете ГИДУВа не всегда вызывали у меня положительное впечатление, но я слышал как-то отзыв о нём А. А. Штакельберга, проведшего в 1938 г. несколько месяцев в одной камере с ним в Большом доме, как о человеке широко образованном и умном. В качестве случайного спутника профессор Цукерштейн оказался очень общительным. Он много рассказывал о Д. Д. Гримме [347]и его жене Вере Ивановне (бывшей Дитятиной), с которыми я был лично знаком с 1894 по 1908 г. Совершенно новым был для меня его рассказ о тогдашнем директоре ГИДУВа Г. А. Знаменском. По словам профессора Цукерштейна, генерал-майор медицинской службы профессор Знаменский вскоре после его назначения на должность директора ГИДУВа, в 1946 г., в узком кругу знакомых говорил, что он считает своей задачей очистить от евреев профессорско-преподавательский состав Института: «Из ЖИДУВа сделать ГИДУВ». Впервые тогда мне стала ясна черносотенная антисемитская линия, проводившаяся Знаменским, когда он не допускал в аспирантуру некоторых представленных мною кандидатов.

По приезде в Оредеж мы остановились в доме для приезжающих, который заменял в этом райцентре гостиницу (типа прежних постоялых дворов). В двух-трёх комнатах — по несколько кроватей с чистым постельным бельём; общая умывальная и столовая, где в определённые часы можно было получить чай, обед, ужин. Порядок, чистота и убранство не оставляли желать лучшего. В то же время моё внимание было привлечено к отсутствию каких-либо признаков строительного и санитарного благоустройства. У входа в дом стояла лужа, и не было никаких лотков для отвода воды. В единственную для всего дома уборную нужно было пройти через узкий проход во дворе по глубокой грязи; обширная выгребная яма под стульчаком ничем не закрывалось и через отверстие в её содержимом видны были мириады личинок мух. Неудивительно, что во всех комнатах от мух не было спасения.

Улицы в Оредеже представляли собой необъятной ширины проезжие дороги, по сторонам которых беспорядочно были разбросаны дома. Сколько это создавало ненужных пустых разрывов, затрудняющих всякое благоустройство улиц. По привычке, я рано утром предпринял прогулку по окрестностям посёлка. На колхозном поле осмотрел гумно, подле которого стояли под открытым небом сельскохозяйственные машины. Посевы пшеницы густо поросли сорняком. За полем — мелколесье. Всё запущено, скудно.

После завтрака мы прошли пешком с К. О. Поляковым в районную больницу, удалённую более чем на 3 км от Оредежа и от амбулатории, и подробно осмотрели лечебные помещения и подсобное хозяйство. Колодец, откуда носят воду, — среди луга в низине, без сруба. Уборной во всём верхнем этаже больницы нет. В смысле гигиены — всё плохо, а заведующий, врач, как будто симпатичный, но без всякого понимания и стремления к больничному благоустройству и гигиене. В больнице много дистрофиков — детей и взрослых.

После совещания в Оредежском райздраве в доме партпросвещения прошла конференция врачей. Я прочёл лекцию о задачах санитарного благоустройства посёлка и учреждений здравоохранения. Затем был доклад Романова о пищевых отравлениях. Вечером мы осмотрели железнодорожную амбулаторию и родильный дом. А на заключительном совещании обсудили возможные меры для достижения благоустройства.

Возвращаясь из Оредежа, я несколько часов смотрел из окна вагона: привычная картина преобладания невозделанных пустырей, покрытых кое-где зарослями кустарников, неустроенного мелколесья и нераспаханной, впусте лежащей земли.

Летним перерывом в лекционной работе мне хотелось воспользоваться для непосредственного ознакомления с начавшимися, наконец, работами по строительству канализации в центральных частях Ленинграда. Ввиду сокращения ассигнований, работа велась только по сооружению перехватывающего коллектора по правому берегу Фонтанки. Чтобы избежать трудностей пересечения с многочисленными трубопроводами, заложенными на разной глубине (ливневая канализация, водопроводные магистрали, теплофикация, газопровод и пр.), коллектор прокладывался на глубине 12–18 м тоннельным способом. Велась щитовая проходка с закреплениями тюбингов (по типу строительства тоннелей московского метро). В управлении строительства охотно пошли навстречу моему желанию осмотреть всё производство работ по проходке тоннеля. Главный инженер, считавший себя моим учеником, так как когда-то слушал мои лекции в ЛИКСе, вместе с другими руководителями строительства показали мне надземную станцию для замораживания грунтов, нагнетания воды в гидравлические прессы, продвигающие щиты, компрессорную установку. Это был целый завод с разными цехами. Затем мы спустились на глубину 17 м и по готовой уже части тоннеля прошли несколько сот метров до работавшего щита. По пути знакомились с механической откаткой вагонет с вынутой землёй и с откачкой воды. После заделки тюбингов, бетонирования и облицовки сооружаемого канала сточные воды должны были самотёком пройти около 3 км. Затем у устья Фонтанки их надлежало поднять мощными насосами с глубины 17–18 метров и по напорным трубам сбросить в Невскую губу.