Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Мои спутники, молодые санитарные врачи, с увлечением слушали горячий спор мой с инженерами, к которым, как к специалистам, я относился с уважением. Симпатии санитарных врачей были не на стороне бюрократического узкого подхода к своим профессиональным задачам. Но все мы испытывали большое удовлетворение, что в интересах благоустройства города, охраны его атмосферы от загрязнения, для оздоровления населения осуществлено сложное, дорогостоящее санитарно-техническое сооружение.

Невзирая на мой уже более чем 80-летний возраст, я не показывал признаков утомления и не обращал внимания на сильные токи то горячего, то сырого и холодного воздуха в подвальных помещениях, то пронзительного холодного зимнего ветра, когда, выйдя из здания, мы довольно долго ходили по огромному захламлённому двору 2-й ГЭС. К моей беде, эта захватывающе интересная, сильно затянувшаяся зимняя экскурсия не прошла, как бывало всегда в прежние годы, безнаказанно для моего здоровья. В ближайшие дни меня мучили ревматические боли в пояснице и тазобедренных суставах, а затем начался упорный кашель. Меня навестил всегда отзывчивый и внимательный профессор Владимир Андреевич Свешников, сам ещё не совсем оправившийся от недавно перед тем перенесённой пневмонии. После тщательного выслушивания он нашёл рассеянные воспалительные очаги в обоих легких. Я проболел почти весь декабрь и на себе испытал как не годы сами по себе, а в связи с болезнями, от которых в эти годы нужно благоразумно оберегаться, ускоряют старение и вызывают чувство старости. В моём сознании, как отметил я в дневнике, «оформилось, в связи с этой болезнью в декабре 1951 г., состояние наступающей старости».

В начавшемся новом 1952 г. я, как всегда, был поглощён составлением годового отчёта за истекший год по кафедре коммунальной гигиены ГИДУВ, годового отчёта о других работах и плана научных работ в начавшемся году для Академии медицинских наук, а также завершением моих отзывов, как официального оппонента, на диссертацию Гайсиной по истории попечения о душевных больных в России XVIII и начала XIX века и на диссертацию Хомутовой. Докторская диссертация последней об экспериментальной проверке санитарно-гигиенического состояния воздуха в больничных палатах и жилищах была интересна мне ввиду её практического значения, и я тщательно проверял все расчёты автора. В общем итоге, я дал положительный отзыв. Ниже я расскажу о совершенно неожиданном провале этой весьма основательной диссертации во время защиты её в Учёном совете из-за случайных, привходящих обстоятельств. В январе я заканчивал только первоначальный мой отзыв о ней.

Очень тщательно готовился я к проведению предстоящего специального цикла для санитарных врачей по охране водоёмов и по водоснабжению. Как всегда в начале года, я разрабатывал план докладов на заседаниях ЛОГО. Среди этих работ я не чувствовал привычного подъёма и прилива энергии. Временами мне приходилось преодолевать нараставшее чувство недомогания и хворости. 7 января я записал в дневнике: «Чувствую себя больным. Боюсь, что это болезнь с неизбежным летальным исходом, название её — старость. В первый раз это доходит до моего сознания с такою отчётливостью». Но… уже 23 января я прочитал в ЛОГО свой доклад о задачах и перспективах работы Общества в 1952 г., продолжавшийся более часа. Говорил я с подъёмом и без всякого утомления.

В конце января, возвращаясь из кино через пустыри и кварталы с развалинами домов по скользкой дороге, Екатерина Ильинична упала и сломала ногу в области лодыжки. На финских санках Илик довёз пострадавшую домой. Немалого труда стоило вызвать скорую помощь. Прибыл врач, страдающий запоем, в нетрезвом виде. Крайне неумело положил ногу в лубки. Только утром удалось наложить гипсовую повязку. Вообще это было очень тяжёлое время, пока перелом стал подживать настолько, чтобы, опираясь на костыль, Екатерина Ильинична смогла передвигаться в гипсовой повязке.

Не могу не вспомнить и крайне тяжёлых неприятностей, которые я испытал около того же времени в связи с моим положением председателя Ленинградского отделения Всесоюзного общества гигиенистов. Старейшему по годам члену этого Отделения А. П. Омельченко исполнилось в январе 80 лет жизни и 50 лет общественной работы в Ленинграде в качестве санитарного врача. Незадолго перед этим директор НИИ гигиены М. Я. Никитин «сократил» должность научного сотрудника, которую занимал А. П. Омельченко. Нуждавшийся А. П. Омельченко занял место санитарного врача в районной санэпидстанции с окладом не 2100 руб., как в Институте, а всего 900 руб. и теперь, оставляя работу в силу нездоровья, он получил пенсию не 1000 руб., а только 400 руб. в месяц. На эту небольшую пенсию прожить было очень трудно, поэтому в связи с его 80-летием я просил, чтобы Правление ЛОГО возбудило ходатайство о начислении пенсии А. П. не из оклада санитарного врача, а из оклада старшего научного сотрудника НИТИ. Но против этого был М. Я. Никитин. У него сквозила личная неприязнь к А. П. Омельченко, и против этого ничего нельзя было поделать. Составленное мною приветствие А. П. от Правления прошло без возражений, но я был очень огорчён несправедливым и необъективным отношением к вопросу об улучшении материального положения юбиляра.

В 1952 г. начало всё более отчётливо выявляться какое-то общее течение устранять и удалять с более видных должностей даже очень заслуженных работников, если они считались евреями или носили напоминавшие о еврейском происхождении имена и фамилии. Особенно эта тенденция проявилась после назначения на должность заведующего Горздравом присланного из Москвы Похвалина, который одного за другим снял с должностей главных врачей больниц, а также уволил даже таких ценных работников, как заместитель заведующего здравотделом Ю. А. Левин и зав. отделом эпидемиологии Горздрава И. М. Аншелес. Никаких ходатайств и представлений о приостановке этих вредных для дела здравоохранения действий, никаких возражений и разъяснений о несовместимости их со статьёй 123 Конституции ни от кого не последовало. Слишком прочно были усвоены уроки опыта всяких, даже самых лояльных проявлений критики появившихся новых тенденций, чтобы могла даже возникнуть самая мимолётная мысль сделать местом для такой критики собрания медицинских обществ.

Продолжая свою деятельность по снятию с ответственных постов в Горздраве советских людей с еврейскими или «подозрительными» фамилиями, Похвалин уволил двух руководящих работников из отдела скорой и неотложной помощи (доктора Муница и М. А. Месселя). Ещё задолго до увольнения последнего в секции статистики и здравоохранения был назначен его доклад — «Материалы о развитии деятельности Скорой помощи в Ленинграде». Совсем неожиданно в день заседания секции я получил вызов явиться в Горком партии к заведующей вопросами деятельности научных обществ. Я чувствовал себя не совсем здоровым и очень усталым после лекции. Казалось, если тому или иному работнику в Смольном нужно было говорить со мною, человеком 83-летнего возраста, как с председателем Общества, то он мог бы либо поговорить со мной по телефону, либо заехать в Институт или зайти на кафедру. Но у работников Горкома укоренились дурные нравы прежнего охранного отделения и начальственного чванства. Не желая, однако, навлекать какие-либо неприятности на Общество, я в назначенное время прибыл в Смольный. Проделав всю процедуру для получения пропуска, я был принят в рабочем кабинете заведующей отделом науки. Мне были заданы сначала вопросы о том, чем занимается Общество, какие доклады предстоят на его ближайших заседаниях. Я рассказал об организации Общества, указал, что постоянное согласование всей работы с партийным руководством осуществляется заместителем заведующего Здравотделом М. Я. Никитиным; рассказал, что сам я, как председатель Правления, руковожу работой Правления и общими собраниями, что работа Общества идёт также в секциях, которыми руководят бюро секций и члены Правления. От меня потребовали, чтобы назначенные на вечер этого дня доклады о развитии деятельности Скорой помощи в Ленинграде были сняты. Я пытался возразить, как трудно сделать это ввиду того, что заседание секции начнётся скоро, отменить его невозможно. Но требование об отмене заседания секции было повторено в категорической форме, с указанием, что иначе дело в отношении Общества будет передано для ведения в ином порядке.