Дмитрий Соколов - Снадобье викингов

Под влиянием этого газа значительная часть гемоглобина крови теряла способность снабжать ткани и органы организма кислородом. В результате наступало их кислородное голодание и, в первую очередь, головного мозга. Резкая слабость, быстрая утомляемость, галлюцинации и были проявлением этого голодания. Так как угарный газ поступал небольшими дозами, то многие данные, на основании которых можно было бы поставить диагноз отравления, себя не проявляли.

Таким образом, невинный с виду слегка синеватый дымок из глушителя автомашины и явился в данном случае тем ядовитым веществом, которое постепенно действовало на многие жизненно важные органы.

Загрязнение воздушной среды выхлопными газами автомашин имеет и еще одну отрицательную сторону: оно сокращает сопротивляемость организма к различным заболеваниям, ухудшает обмен веществ, самочувствие и настроение, снижает работоспособность. Вот почему мы, врачи, выступаем за строительство гаражей для автомобильного транспорта преимущественно за пределами основных жилых массивов.

Медицина давно уже перестала быть ремеслом добрых исцелителей. Это наука о больном и здоровом организмах, и она вынуждена все больше и больше внимания уделять изучению условий труда и жизни человека, выявлению тех начальных и нередко малозаметных факторов, которые являются пусковым механизмом или способствуют возникновению заболевания. Зачастую врачам приходится сталкиваться со случаями, когда человек после полного выздоровления вновь попадает в обычные для него условия жизни, которые когда-то вызвали страдание, и заболевание возникает, проявляясь с новой силой.

Вот и теперь мы, трое довольно занятых людей, тщетно пытаемся попасть на квартиру к больному, по поведению которого, его отношению к родственникам и соседям можно сделать вывод, что психическое заболевание, от которого он был когда-то избавлен усилиями врачей, возобновилось.

Уже более получаса мы находимся у этого дома на Зеленой улице. Мы знаем, что Илья Львович Коваленко в квартире и слышит звук электрического звонка, кнопку которого каждый из нас нажимал уже не один раз. Вот и сейчас, когда Антон Алексеевич после некоторого перерыва зашел вновь в подъезд, я ясно различаю за окном темный силуэт мужчины. Кажется, что находящийся в квартире человек внимательно рассматривает нас из своего укрытия, стараясь сам оставаться незамеченным, что он чего-то боится.

Дочь Коваленко передала нам свои ключи от дверей квартиры, и мы могли бы открыть замки, но решили отложить это на самый крайний случай. Надо, чтобы сам больной открыл нам дверь. Именно сам…

Из истории медицины известно, что установление доверительного отношения с больными, страдающими душевным заболеванием, не раз было залогом успеха. И наоборот, содержание их в комнатах под замком, привязывание к постели, так называемые насильственные методы лечения успеха в последующем не приносили.

Вот почему мы теряем у порога этой квартиры драгоценное время и ждем, терпеливо ждем, когда нам откроют. Ведь если это случится, то Илья Львович откроет не только дверь в квартиру, но и путь к пониманию того, отчего, дважды выписавшись из психбольницы в полном здравии, он по возвращении домой заболевал вновь.

— «Мой дом — моя крепость», — говорят англичане. Дом же Коваленко, вероятно, таит в себе и разгадку причины его душевного страдания, и попасть сюда надо если не по приглашению, то хотя бы с молчаливого согласия хозяина.

— Задумались, доктор? — слышу я голос сидящего рядом психиатра Хаитова.

— Как не задуматься, когда ты вроде незваного гостя.

— И не говорите! Это я виноват: сагитировал вас поехать, а теперь и самому неловко, что так получилось. Сидите со мной, зря время теряете.

— Не совсем так… — через некоторое время ответил я, увидев, что из подъезда дома к нам направляется Антон Алексеевич. По его повеселевшему лицу было видно, что он что-то придумал и хочет сообщить нам об этом.

— И как только мы сразу не обратили на это внимания? — с сожалением проговорил Константинов.

— Вы о чем? — уточнил Хаитов.

— Так ведь в квартире телефон. Я сам видел, что от распределительной коробки провод идет в двенадцатую квартиру.

— А разве это что-либо меняет?

— Чудак-человек, так мы можем позвонить Илье Львовичу, так сказать, убедить его пригласить нас в гости.

— Неплохая мысль, — одобрил я.

Опускаем двухкопеечную монету, слышим гудок… Оставляем Антона Алексеевича в будке, чтобы не обращать на себя внимания прохожих, а сами садимся на лавочку в соседнем сквере. Из-за низкого кустарника через стеклянные стены телефонной будки нам виден силуэт Константинова. Снова и снова опускает он двухкопеечные монеты… Видимо, Коваленко снимает и кладет трубку на рычаг.

Вечерело. В воздухе повеяло прохладой. Тени от деревьев стали несколько длиннее, а улицы города заполнили спешащие с работы люди. Я задумался.

— Дмитрий Константинович, повезло, — толкая меня в бок, говорит Николай Степанович.

— Кому повезло? — не могу я сразу понять.

— Антон Алексеевич говорит по телефону!

— Может быть, он решил позвонить к себе домой?

— Да нет же! Смотрите, он подает знаки, зовет нас к себе.

— Пойдемте, — сказал он нам, когда мы подошли, — и быстрее.

На наш вопрос, как ему посчастливилось получить приглашение, он ответил: «Об этом потом». К сожалению, я так и не смог узнать подробности их разговора с Коваленко. И в дальнейшем он отмалчивался или переходил на другую тему, когда мы спрашивали его об этом.

Опять мы у дома нашего больного. Встает новый вопрос, как входить — всем вместе или поодиночке.

— Пошли все сразу, — говорю я и решительно направляюсь к квартире. Поворачиваю осторожно ручку двери, и… даже не верится, что она открывается.

На пороге нас встречает уже немолодой худощавый мужчина, одетый в полосатую пижаму. Останавливаемся в нерешительности на пороге.

— Прошу, — чуть хрипловатым голосом говорит больной и показывает на дверь комнаты.

Только когда мы прошли туда, мне, наконец, удалось хорошо рассмотреть Илью Львовича. Обращает на себя внимание бледность. Кожа тонкая, сухая, имеет восковидный и синюшный оттенки. Через ее покровы на кистях просвечивают кровеносные сосуды, пальцы рук дрожат. У него вид человека, не спавшего много ночей подряд. Быстрым взглядом, с плохо скрываемой подозрительностью и боязнью, Коваленко с ног до головы рассматривает каждого из нас. Садимся. Хотя Илья Львович находится на значительном расстоянии, он сразу отодвигается, как только кто-нибудь из присутствующих приближается или даже наклоняется в его сторону. Вся его поза, характер поведения показывают, что он собран в единую стальную пружину. В первое время мне даже стало жутко, появились сомнения, стоило ли приходить в этот дом.