Дмитрий Соколов - Снадобье викингов

Я перебирал в памяти все, что знал о больном.

…В тот день в часы приема граждан по личным вопросам зашел наш главный психиатр и предупредил меня:

— Вы извините меня, Дмитрий Константинович, но у вас, как я заметил, идя по коридору, ожидает очереди на прием женщина. Я хотел бы сказать о ней несколько слов до того, как она зайдет. Это Ирина Ильинична Коваленко.

— Вероятно, она представится сама? — шутя ответил я Николаю Степановичу.

— Но она может не сказать вам, что уже не один день ходит по различным организациям и требует принудительного направления на лечение в психбольницу или психоколонию своего отца, так как он-де опасен для окружающих.

— А что, разве такая мера отменена? Может быть, это действительно необходимо?

— В том-то и дело, что нет, — с некоторым возмущением произнес Хаитов. — Я дважды осматривал этого больного при консультативных выездах в психбольницу и выписывал его оттуда, так как он был совершенно здоров.

— Это довольно занятно! В таком случае прошу вас остаться при нашем разговоре. Однако я одного не пойму: как могли врачи-психиатры давать направление на лечение, да еще в психбольницу, совершенно здоровому человеку?

— В поликлинике, обслуживающей район, где проживает Илья Львович, нет психиатра. Прием больных ведет молодой невропатолог Соломейцева. Она дважды и направляла Коваленко в больницу в течение последних полутора-двух лет.

— Допустим, это так, и молодой врач, да еще и не специалист, не разобралась достаточно полно в диагнозе заболевания. Что же писали дежурные врачи в истории болезни, когда принимали Коваленко в областную психиатрическую больницу? Почему они не отправили «вполне здорового человека», как вы говорите, обратно домой?

— Дмитрий Константинович, он вполне здоров психически, хотя с его нервной системой в действительности что-то происходит.

— В общем, останьтесь, послушаем вашу «протеже». Антон Алексеевич, — сказал я, обращаясь к своему инспектору, — пригласите Коваленко.

Ирина Ильинична говорила громко, много и убедительно. Мои просьбы говорить тише и медленнее успеха не имели. Из того обилия слов, обвинений и упреков я понял одно: ее отец страдает тяжелым психическим заболеванием, отказывается от пищи, по ночам бредит, вскакивает и с топором в руках ходит по комнате, опасаясь, что кто-то может его убить и ограбить. Даже ночью он держит топор под подушкой. В последнее время он почти не спит, очень страдает от головной боли, у него периодически бывает рвота. Правда, он и раньше жаловался на расстройство кишечника и лечился, принимая раствор соли. Первое время после возвращения из больницы он чувствовал себя неплохо, потом состояние здоровья вновь ухудшалось. В последние дни он не пускает в дом даже ее, дочь, обвиняя, что она приходит, чтобы что-то украсть у него. Она горько зарыдала.

— И давно это так? — спросил я посетительницу, подождав, пока она спрячет в сумочку зеркало и носовой платок.

— Как только я вернулась из отпуска — это было в прошлом году. Я ездила отдыхать на Кавказ. Отец оставался один. В первый же вечер он мне устроил такой скандал, что я вынуждена была уйти жить к подруге, а потом подыскала и сняла квартиру.

— И что же, вы с тех пор не живете с отцом?

— Нет, не живу. Когда он был в больнице и в первые недели после его возвращения я приходила, чтобы убрать квартиру. А потом… в общем, я не захожу, — сказала она, тяжело вздохнув.

— У вас есть ключи от его квартиры?

— Пожалуйста, вот они, возьмите их, может быть, они пригодятся, ведь отец все время сидит взаперти и почти не выходит из дому. Именно с помощью этих ключей нам удалось в последний раз попасть туда, чтобы увезти папу в больницу. Меня больше всего беспокоит, что он почти ничего не ест.

…Воспоминания настолько захватили меня, что я почти не слышал разговора, который поочередно вели с Ильей Львовичем то Антон Алексеевич, то Николай Степанович.

— Нет, только не больница, — вскочив со стула, закричал Коваленко. Затем он бросился в соседнюю комнату. Через открытую дверь было видно, что Илья Львович сел на кровать и сунул руку под подушку. Нетрудно было понять, что разговор приобрел нежелательный оборот.

— Ну так что же делать будем, коллеги? — обратился я к спутникам почти шепотом. — Если верить словам дочери, то у Коваленко там топор.

— Только этого нам не хватало, — вставая со стула, проговорил Хаитов.

— Присядьте, Николай Степанович, — сурово остановил Хаитова Антон Алексеевич. — Ведь вам больше, чем кому-либо, известно, что сейчас идти к больному не только не следует, но и опасно. Подскажите лучше, как поступить.

Николай Степанович присел и, обхватив ладонью лоб, тихо проговорил:

— Вы тысячу раз правы. Это у меня получилось машинально. Нам следует сделать вид, что ничего серьезного не произошло. И, хотя следует быть настороже, мы должны принять веселый непринужденный тон. В противном случае Илья Львович может подумать, что мы затеваем против него что-то недоброе.

Трудно сказать, сколько времени провели мы в разговорах, прежде чем услышали, что Коваленко встал с кровати и направляется к нам. Еще раньше я заметил, что Антон Алексеевич периодически посматривает в висящее на стене напротив двери спальни зеркало, наблюдая за поведением больного. Сейчас, взглянув на Константинова, на его спокойное лицо, я понял, что Илья Львович идет к нам «с пустыми руками».

— Присаживайтесь, — как ни в чем не бывало веселым голосом произнес Николай Степанович, обращаясь к Коваленко, когда тот появился в дверях. — А вы не могли бы нам чаю согреть?

— Почему не могу? Только угостить вас мне нечем, — тихо произнес Илья Львович. — Сам-то я мало ем.

— А я сейчас в магазин сбегаю, — предложил врач-психиатр. Он встал и, сказав, что скоро вернется, решительно вышел из квартиры.

Вернулся Хаитов вместе с Ириной Ильиничной, дочерью Коваленко, которая помогла Николаю Степановичу быстро накрыть на стол.

К концу нашего ужина, во время которого Коваленко выпил только стакан чаю, мы были почти друзьями. Больной не только стал спокойно разговаривать с нами, но и согласился, чтобы мы его осмотрели.

Когда Коваленко снял рубашку, мы были поражены, насколько он был истощен. Как говорят, это были кожа да кости. Кое-где на бледной с восковидным оттенком коже имелась мелкая сыпь. Движения Ильи Львовича были вялыми, мышцы дряблые, пальцы рук, когда он застегивал воротник рубашки, дрожали. Оставлять его в таком положении было опасно, он мог погибнуть от истощения. По-прежнему были неизвестны и причины заболевания.

Мы провели в квартире Коваленко еще несколько напряженных часов, прежде чем уговорили его добровольно лечь в нервное отделение больницы.