Л. Семенов-Спасский - Вечный бой

Вышникевич прошел по пустынным коридорам, где гуляли холодные и острые, как лезвия бритвы, сквозняки, по винтовой лестнице поднялся в лабораторию, залитую ярким электрическим светом. Здесь было тепло и уютно.

— Что нового в мире? — услышал он голос доктора Шрайбера. — Есть ли вести из Анзоба?

Вышникевич молча протянул Шрайберу телеграмму из Самарканда.

— Если оставшиеся в живых уже заражены, вряд ли наша вакцина спасет их.

Перечитывая телеграмму, Шрайбер кивнул:

— Естественно. Вакцина всего лишь профилактическое, а не лечебное средство.

— В Анзобе останутся врачи-наблюдатели и попытаются лечить заболевших нашей противочумной сывороткой.

— Легочная чума, Владислав Иванович, это — стопроцентная летальность.

Вышникевич промолчал, протянул к пылающему камельку озябшие руки.

В форту Александр Первый создавалась противочумная сыворотка. Ее приготовляли из крови животных, перенесших чуму. В крови, считали сотрудники лаборатории, в результате болезни образуются особые белковые формации — антитела, способные бороться с чумной палочкой и в некоторых случаях даже побеждать ее, но все это было пока теоретически.

— В последних наших опытах, — продолжал Шрайбер, расхаживая по комнате с телеграммой в руке,—сыворотка снизила смертность животных на двадцать процентов, но мы имели дело не с легочной, а с бубонной формой чумы.

Вышникевич кивнул. Ему нечего было возразить своему коллеге. Он занимался легочной чумой — самым грозным заболеванием, известным человеку, — и, как никто другой, знал всю тщетность попыток ее лечения.

— Будем надеяться, что оставшиеся в живых еще не успели заразиться, — тихо проговорил он и подошел к окну, за которым шумело море. — Анзоб — первое боевое крещение нашей лаборатории.

В комнате стоял густой запах лизола, как и во всем форту Александр Первый. Около года работали здесь бактериологи, изучая различные формы чумы и свойства чумной палочки, недавно открытой Йерсеном. Лечить чуму еще не умели. Все надежды возлагались на противочумную сыворотку.

В бывших казематах были сооружены вольеры для подопытных животных. В одном из них обитали даже крысы, привезенные из зачумленных районов Китая, — свирепые, как цепные псы.

Каждое утро, облачившись в прорезиненные балахоны, натянув высокие резиновые сапоги, прикрыв лица масками, люди входили в помещения лаборатории, где сам воздух был смертоносен. Никто из них не говорил о смерти, но думали о ней, наверное, все, включая жандармов, дежуривших на пирсе.

Над строением форта развевался черный флаг, хорошо видный с кораблей, проходящих мимо. Петербуржцы забыли старое название форта и прозвали его чумным. Так он зовется и до сих пор, спустя восемь десятилетий...

С миром форт связывал телефонный кабель, проложенный по дну Финского залива, и посыльный катер Балтийского военного флота, доставляющий почту и продовольствие.

Рабочий день в форту Александр Первый обычно заканчивался к восьми часам вечера. Жандармы запирали на засов металлические ворота. Двери лаборатории, где велись опыты с животными, опечатывались пломбами. Санитары тщательно протирали лизолом полы и стены. И так было день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем...

Шрайбер вернул Вышникевичу телеграмму, предложил:

— Чаю с дороги?

Вышникевич улыбнулся, пряча телеграмму в карман.

— Охотно, Мануил!

Они прошли в маленькую угловую комнату, где по вечерам собирались почти все сотрудники лаборатории и где всегда было бесшабашно и весело, как на студенческой пирушке.

Когда они вошли, раздалось сразу несколько голосов:

— Что в Анзобе?.. Чума ли там в самом деле?.. Как прививки?..

Вышникевич устроился за столом, на котором совсем по-домашнему побулькивал самовар, самодовольно сияя никелированными боками, не спеша водрузил на переносицу пенсне и зачитал телеграмму из Самарканда.

В комнате стало тихо. Только в окнах слегка позвякивали стекла, сотрясаемые ветром.

— Вакцина Хавкина блестяще испытана в Индии, — сказал Вышникевич, откладывая телеграмму в сторону. — Анзоб — первое ее испытание в России и первое боевое крещение нашей лаборатории, други мои. Будем ждать телеграмм из Самарканда. В комнате приятно пахло древесным углем, тлеющим в самоваре, и свежезаваренным чаем. В ней было уютно, как в чистом натопленном загородном доме в ненастный осенний вечер, и ничто не напоминало о смерти, затаившейся за кирпичными стенами. От Анзоба, где разгулялась чума, ее отделяли тысячи километров...

— Чума пока не вышла за пределы Анзоба. Б соседних селениях не зарегистрировано ни одного случая заболевания. Надеюсь, нашим товарищам удастся ее локализовать.

Последние недели форт жил известиями из Анзоба — высокогорного селения в ста километрах от Самарканда.

Беда в Анзоб пришла внезапно. В селении стали умирать люди. Смерть не миновала никого и была почти мгновенной. Неизвестное заболевание начиналось с озноба и кашля — и через сутки-двое человек погибал. Селение охватил ужас. Приехавшие из Самарканда врачи заподозрили легочную чуму и телеграфировали в Петербург, прося о помощи. В Среднюю Азию спешно выехали сотрудники чумной лаборатории со всем необходимым для диагностики этого грозного заболевания. В фармакологическом арсенале чумологов была профилактическая вакцина Хавкина и противочумная сыворотка, недавно испытанная на животных.

— Из трупов погибших высеяны чумные палочки, — продолжал Вышникевич. — Так что диагноз не вызывает сомнения. Селение оцеплено солдатами близлежащего гарнизона.

Шумело море, а когда оно ненадолго смолкало, до слуха доносился долгий шорох сквозняков, шляющихся по пустым коридорам, и осторожное поскрипывание дверных петель. Казалось, по форту разгуливают привидения.

Люди, собравшиеся в угловой комнате, молчали. Снова заговорил Вышникевич:

— Вчера на книжном развале, что напротив Николаевского вокзала, в руки мне попалась любопытная книжонка. Записки английского военного врача Мак-Грегора. Несколько страничек посвящено чуме в Египте в самом начале нашего века.

Кто-то негромко попросил:

— Расскажите, Владислав Иванович. Вышникевич пощелкал пальцем по мундштуку папиросы, закурил.

— Все мы знаем, что первым высказал мысль о возможности противочумных прививок наш соотечественник Данило Данилович Самойлович во время чумной эпидемии в Москве. В записках Мак-Грегора рассказывается об английском враче Уайте, поставившем на себе опыт в крепости Александрия. Он работал в госпитале Эль-Хаммеди и вряд ли был знаком с работами Самойловича. Думаю, мысли о прививке родились у него самостоятельно. Уже тогда врачам хорошо было известно, что люди, раз переболевшие чумой, вторично не заражаются.