Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Признание этой изменчивости, этой диалектики отно­шений имеет не только психологическое, но и глубокое философское значение, поскольку оно больше, пожалуй, чем что-либо другое, подрывает идею принципиального антагонизма сознания и «бессознательного», как выраже­ния несовместимости двух разнородных психологичес­ких «сущностей».

До сих пор мы уделяли внимание проблеме «бессознательного», под­ходя к ней преимущественно в историческом и философ­ском планах или трактуя ее в общей форме с позиций пси­хологии, нейрофизиологии и нейрокибернетики. Мы изло­жили доводы в пользу реальности неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности и правомерности понятий, которые эту своебразную активность отражают. Мы пытались также охарактеризовать в общих чертах ос­новные функции «бессознательного» и связь последнего с работой сознания. Нам остается теперь затронуть наибо­лее, пожалуй, сложные вопросы: определить насколько это возможно сегодня, способы выражения «бессознательного» в повседневном поведении человека, а также формы, в ко­торых выявляется зависимость от этого фактора различ­ных психологических явлений и физиологических про­цессов.

Трудность этой задачи обусловливается причинами двоякого рода. Во-первых, тем, что почти во всех преды­дущих исследованиях проблемы «бессознательного» (за исключением разве проведенных психоаналитическим направлением) вопрос о конкретных проявлениях «бес­сознательного» в поведении отодвигался на второй план, возможно именно, из-за того, что его анализ оказывается значительно более сложным, чем обсуждение тех же воп росов при их более общей постановке. Вторая же и, быть может, главная причина возникающих трудностей зак­лючается в том, что мы не можем говорить об отражении «бессознательного» в поведении, отвлекаясь от вопроса о психологической структуре конкретных целенаправлен­ных действий, от вопроса о закономерностях внутренней организации приспособительных поведенческих актов. А в какой степени эти вопросы еще мало разработаны, было видно из предыдущего изложения достаточно ясно.

Поэтому мы начнем обсуждение, вернувшись к анали­зу проблемы функциональной структуры действия и про­должив разговор об организующей роли «установок».

Одним из отрицательных последствий психологическо­го подхода, игнорирующего проблему «бессознательного», является то, что при нем становится невозможным адек­ватно отразить психологическую структуру повседневных человеческих действий, ибо различные фазы развития этих действий находятся в разном отношении к активно­сти сознания: одни из них осознаются достаточно ясно, другие — значительно хуже, третьи же совсем остаются «за порогом» сознания. Эта различная осознаваемость разных фаз действия является банальным фактом, кото­рый был известен уже психологии XIX века и лег в осно­ву теории «автоматизации» действий. Примечательно, однако, что на важное следствие, которое логически вы­текает из этого факта, долгое время не обращалось долж­ного внимания и это обстоятельство явилось одной из ос­новных причин, затруднявших на протяжении десятиле­тий адекватное освещение функций «бессознательного». Мы имеем в виду следующее.

Любое из нормально развертывающихся целенаправ­ленных действий человека представляет собой временную последовательность более элементарных двигательных актов, сочетание которых это действие составляет. Поря­док и даже состав совокупности подобных актов может быть в случае повторения в разных условиях даже строго одного и того же (по конечному аффекту) действия, очень разным. В этом проявляется пластичность моторики и преимущественная ее подчиненность организующей ее «задаче» в смысле, придававшемся этому термину Н. А. Бернштейном. Необходимо, однако, учитывать, что при любых условиях совокупность элементарных актов, которые реализуют действие, представляют собой внут­ренне организованную функциональную структуру, в ко­торой каждое из отдельных звеньев вытекает из предыду­щего и в свою очередь предопределяет характер после­дующего. В этом смысле планомерно формирующееся целенаправленное действие представляет собой непре рывность состояний, в которой не могут существовать никакие «пробелы» регуляции, никакие не­управляемые фазы развертывания про­цесса , ибо любой такой пробел, любая «пауза регуляции» неминуемо должны вызывать даже в вероятностнодетерминированной биологической системе резкое нарас­тание ее энтропии (снижение уровня ее организованнос­ти вплоть до ее полного развала).

Между тем осознание действия, как это было только что отмечено, на разных этапах его формирования выра­жено не в одинаковой степени. Отсюда возникает проти­воречие, имеющее для теории «бессознательного» характер исходного: противоречие между необходимостью непрерывной (в пределе — индискретной) регуляции развертывания действия, и выраженной прерывистостью (дискретностью) осознаваемого контроля этой регуляции. Это противоречие выступает как трудно разрешимый па­радокс, если функции регуляции и контроля рассматри­ваются как прерогатива только сознания. Но оно легко снимается, если вводится представление о регулирующей роли «установки», которая проявляется на протяжении ин­тервалов времени, характеризующихся переключением соз­нания на какие-то другие формы активности или объекты [64].

На это противоречие (назовем его условно противоре­чием между непрерывностью фактической и дискрет­ностью осознаваемой регуляции действия) неоднократно обращалось внимание в психологической литературе. Мы напомним два его наиболее интересных и взаимно друг друга дополняющих описания, из которых одно дано Д. Н. Узнадзе, а другое А. Н. Леонтьевым.

Д. Н. Узнадзе рассматривает проблему этого противо­речия при обосновании теории «объективации » [65]. Как показывает приведенная (в сноске) выдержка из его фун­даментальной работы «Экспериментальные основы психо­логии установки», он акцентирует регулирующее влия­ние, которое оказывает установка на целенаправленное действие. Что же касается степени осознанности фрагмен­тов действия, динамика которых определяется установ­кой, то здесь позиция Д. Н. Узнадзе очень своеобразна. С одной стороны, он подчеркивает, что «у нас... нет нас­тоящего основания» говорить об участии внимания в этих актах, с другой — признает, что эти акты пережи­ваются с достаточной степенью ясности, чтобы «субъект был в состоянии ориентироваться в условиях ситуации его поведения». Регуляция же поведения, сопровождаю­щаяся отчетливой концентрацией внимания на управля­емом процессе, представляет, по Д. Н. Узнадзе, качест­венно особый план поведения, который определяется им как план «объективации» переживаний.