Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Однако, — и это главное, — если мы будет отрицать, учитывая существование только что указанной возмож­ности, реальность непосредственного влияния «бессозна­тельного» на осознаваемые формы психики и на физио­логические процессы, то мы вступим в противоречие со множеством твердо установленных эксперименталь­ных фактов и наблюдений. Эти факты выявлены прежде всего школой Д. Н. Узнадзе. Представители этой школы защищают мысль о том, что установки, опреде­ляющие развертывание самых разнообразных форм психофизиологической активности и поведения, всегда ос­таются неосознаваемыми. Мы указали выше (см. §83), что такое понимание нам представляется неточным и что более правильно говорить о возможностях перехо­дов одной и той же установки из состояния или фазы неосознанности в состояние или фазу ее осознания и наобороот. Однако не подлежит сомнению (и экспериментальными данными грузинской психологической школы это было многократно показано), что весьма часто м ы обнаруживаем глубокое влияние установок на самые различные психические проявления и физиологические процессы без того, чтобы эти установки даже в малой степени осознавались . Это обстоятель­ство отчетливо выступает уже в описанном выше ис­ходном эксперименте школы Д. Н. Узнадзе: иллюзия Шарпантье (неравенства объема шаров) и связанные с ней неправильные оценки возникают в критическом опыте под /влиянием установки, которая как таковая обсле­дуемым лицом совершенно не осознается. Аналогичные отношения проявляются и во множестве разнообразных иных экспериментальных ситуаций.

В опытах Б. В. Зейгарник и других сотрудников Lewin [197] выявляется тот же кардинальный факт: не­завершенное действие, т.е. активность, регулируемая определенной установкой и встретившая какие-то пре­пятствия на пути своего развертывания, оставляет след в состоянии реализующих ее нервных образований, который как таковой не осознается. Существование этого следа обнаруживается, как и при исследовании иллюзии Шарпантье, только если применяются специальные конт­ролирующие тесты (которыми в исследованиях Б. В. Зей­гарник являлись задачи на воспоминание).

Мы напомнили экспериментальные аргументы в пользу «динамической» природы неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности, в пользу возможности для этих факторов активно и непосредственно влиять на разнообразные другие проявления работы мозга. К этим доводам экспериментального порядка следует добавить одно теоретическое соображение, уточнив заодно смысл основных используемых нами рабочих понятий.

Как уже было подчеркнуто, анализ онтогенетическо­го развития сознания не оставляет сомнений в том, что на определенных этапах этого процесса мы оказываемся перед явлениями, которые, будучи заведомо психически­ми, остаются вместе с тем неосознаваемыми (§58). Мы останавливались также на проблеме патологических из­вращений осознания субъектом его собственных пережи­ ваний, наблюдаемых в условиях психиатрической и нев­рологической клиник (§59), и на очень трудной теме — в какой степени следует считаться с возможностью «переживания» субъектом целенаправленных действий, выполняемых в условиях помраченного сознания и при­обретающих потому характер более или менее отчетли­вых «автоматизмов» (§60).

Анализируя эти вопросы, мы стремились обосновать правомерность понятия «неосознаваемые психические явления», без пользования которым не удается отразить наиболее характерные особенности ряда нормальных ранних и болезненно измененных форм активности ин­теллекта. При описании этих форм правомерно исполь­зовать большинство традиционных психологических по­нятий мышления, аффекта, переживаний потребности и удовлетворения и т. п., внося в их понимание лишь те изменения, которые вытекают из «непрезентируемости» соответствующих психических актов сознанию.

Так обстоит дело, пока мы не выходим за рамки круга феноменов, психологический характер которых очевиден. Картина, однако, существенно преображается, когда предметом рассмотрения становятся целенаправ­ленные действия, при которых не только отсутствует « презентируемость » сознанию определенных пси­хологических содержаний, но и сама « переживавмость » этих состояний или по крайней мере степень интенсивности, непрерывности и ясности подобной «переживаемости» становится самостоятельной и очень трудной проблемой. В подобных случаях главным, если не единственным регулирующим фактором поведения явля­ются неосознаваемые формы высшей нервной деятельности, проявляющиеся в реализации определенных установок.

Можно поэтому сказать, что если неосознаваемые психические явления обнаруживаются в форме психоло­гических феноменов более или менее обычного типа (только измененных определенным образом в своей структуре и динамике из-за их «непрезентируемости» сознанию), то основной доступной для объективного ана­лиза формой, под которой выступают процессы неосознаваемой высшей нервной деятельности, в собственном, узком смысле этого понятия являются установки.

Но отсюда следует, что регулирующее воздействие, оказываемое неосознаваемой установкой на осознавае­мые формы психики, является не только способом прояв­ления, не только, если можно так выразиться, психоло­гическим «фенотипом» установки, — оно является под­линным ее существом . Ничего, кроме этой способ­ности к регулированию, установка в себе не заключает, она исчерпывается этой способностью. Поэтому, если бы мы теперь снова вернулись к вопросу о «дина­мической» природе неосознаваемых установок, о способ­ности этих факторов непосредственно влиять на динами­ку поведения, то к экспериментальным аргументам предыдущего параграфа мы могли бы добавить соображение теоретического порядка: отрицать регулирующую способность установок значит отрицать само их существование , так как будучи лишены этой способности, они превращаются в выхолощенные абстракции, в бесплотные «тени понятий» D’ Alembert, в категории, лишенные какого бы то ни было реального смысла [70] .

Мы можем теперь поставить такой вопрос: если установ­ки оказывают регулирующие воздействия на поведение, придавая последнему приспособительный характер, то не могут ли они проявляться при определенных условиях и в реакциях ситуационно-неадекватных — в действиях, отражающих расхождения между требованиями, предъ­являемыми актуальной ситуацией, и скрытыми мотива­ми, выражаемыми установкой? Эта тема заслуживает специального внимания, во-первых, потому, что критика психоаналитических представлений редко ее касается (возможно, вследствие того, что испытывает некоторую перед ней неуверенность), во-вторых, потому, что обсуж­дая ее, мы сможем указать на еще одно направление мысли, помогающее с новых методических позиций ана­лизировать проблемы, остававшиеся до последнего време­ни в монопольном ведении фрейдизма. В работах Freud эта тема выступила в основном как проблема описок, очиток и оговорок.