Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Значительно более интересным является вопрос о том, как именно следует представлять соотношения между нервными и психическими факторами, с одной стороны, и клиническими синдромами — с другой, если отказаться от пользования традиционными психосоматическими принци­пами (представление о «конверсии» и т. п.). По этому по­воду хотелось бы сказать прежде всего следующее.

Уже в старых работах павловской школы, подчеркива­ющих патогенную роль «ошибок» и аффективных кон­фликтов, неоднократно отмечалось, что представление, по которому клиническое расстройство является символиче­ским выражением вытесненного переживания, заставило Freud и его учеников с самого начала отказаться от более широкого и более строгого толкования. Согласно этому толкованию, аффективный конфликт может провоциро­вать функциональные и органические сдвиги, которые к конкретному психологическому содержа­нию этого конфликта специфического отно­шения не имеют .

Мы полагаем, что в пользу правильности именно тако- го более широкого толкования говорит не только все то, что стало известно за последние годы о механизмах и рас­стройствах так называемой неспецифической адаптации, по Selye, но и множество более ранних клинических на­блюдений, по которым эффекты действия любых патоген­ных факторов, и в том числе последствия аффективных конфликтов, зависят прежде всего от функционально-мор­фологического состояния затрагиваемых физиологических систем, от «истории» этих систем на момент конфликта [37, 38, 75, 83]. Можно было бы привести большое количе­ство экспериментальных и клинических доказательств того, что при избирательной преморбидной ослабленности: (индивидуально приобретенной или унаследованной) опре­деленной физиологической системы именно эта ослаблен­ная система преимущественно вовлекается в патологиче­ский процесс независимо от того, каким является психо­логическое содержание соответствующего эмоционального конфликта у человека или каков характер соответствую­щей экспериментальной «сшибки» условных рефлексов у животного. Эти данные убедительно говорят в пользу того, что отношения между аффективным конфликтом и синдро­мом, носящие этиологически неспецифический ха­рактер, являются в клинике органической патологии, а также при функциональных расстройствах, не относящих­ся к истерии, — ведущими [93].

Что же касается клиники истерии, то здесь мы, дей­ствительно, нередко встречаемся с состояниями, при кото­рых между характером нарушения и психологическим со­держанием предшествующего переживания обрисовывает­ся определенная смысловая связь. Располагаем ли мы представлением о конкретных физиологических механиз­мах, которые могут вызвать у больного истерией появле­ние клинических симптомов, например парезов или ане­стезий, имеющих «понятное» логически отношение к его аффективным переживаниям? Valabrega отвечает на по­добный вопрос отрицательно [124]. Нам представляется, однако, что ситуация в какой-то мере проясняется, если вспомнить одну очень важную мысль, высказанную в свое время И. П. Павловым под впечатлением, по-видимому, его споров с Janet.

«Истерика, — говорит он, — можно и должно представ­лять себе даже при обыкновенных условиях хронически загипнотизированным в известной степени... Тормозные симптомы могут возникнуть у истерика-гипнотика путем внушения и самовнушения... Всякое представление о тор­мозном эффекте, из боязни ли, из интереса или выгоды... в силу эмоциональности истерика совершенно так же, как и в гипнозе слово гипнотезера, вызовет и зафиксирует эти симптомы на продолжительное время, пока более сильная волна раздражения... не смоет эти тормозные пункты... Это случай роковых физиологических отношений» [63, стр. 453].

Можно, конечно, сказать, что И. П. Павлов сводит здесь физиологический механизм «конверсии» к физиоло­гическим механизмам гипнотического сна, о которых мы также, говоря строго, не так уже много конкретного знаем. Однако достаточно ясно, что общее направление, в кото­ром И. П. Павлов предлагает искать физиологическое объ­яснение происхождения синдромов, имеющих «логический смысл», глубоко отличается от соответствующих психоана­литических трактовок. Связь синдрома с психологическим содержанием аффекта вытекает здесь не из эксперимен­тально необоснованной, произвольно, по-существу, посту­лируемой тенденции к «символической трансформации» подавленных аффектов, а из особого («рокового», по образ­ному выражению И. П. Павлова) сочетания клинически и экспериментально многократно доказанных психических и физиологических особенностей истерика [94].

Принимая подобную трактовку, мы получаем значи­тельные преимущества для анализа. Используя как основ­ную идею связь аффекта с функциональным синдромом, носящую психологически неспецифический характер, мы сохраняем одновременно право на применение и идеи специфических психологических связей, не принуждаясь, однако, при этом к признанию адекватности идеи конвер­сии. Нам представляется, что выгоды, которые такой ши­рокий подход создает для анализа патогенеза самых раз­нообразных органических и функциональных синдромов, было бы трудно переоценить.

Касаясь отношения психоаналитической концепции к во­просам клиники, необходимо напомнить также следующее обстоятельство.

Психоанализ возник в свое время как направление мысли чисто клинического характера. Однако уже у са­мых истоков этого направления произошло примечатель­ное сужение задач клинического исследования, вследствие которого по существу центральная для клиники человека проблема общего влияния психических факторов на раз­вертывание сомато-вегетативных процессов оказалась замещенной важным, но все же частным вопросом о за­ кономерностях формирования отдельных психогенно обусловленных симптомов и синдромов . Уделив очень много внимания теме «кон­версии», фрейдизм даже не попытался осмыслить влияние «бессознательного» на клинические картины в более ши­роком и принципиальном плане, т.е. понять влияние этого фактора на общие тенденции в динамике патологических процессов, на углубление, обратное развитие и предотвра­щение болезней безотносительно к тому, в каких конкретно синдромах эти общие тенденции находят свое клиническое выражение .

Между тем вряд ли можно сомневаться в реальности этой фактически упущенной психоанализом из виду ис­ключительно важной проблемы. То, что необходимость ее исследования до последнего времени большинством соот­ветствующих теоретических направлений на передний план не выдвигалась [95], не должно вызывать особого удив­ления. Происходило это в силу достаточно понятных при­чин. Для того чтобы как-то осмыслить механизмы и зако­номерности влияния «бессознательного» не на отдель­ные проявления, а на общую динамику клини ческого процесса, необходимо было перейти к использо­ванию рабочих понятий совсем иного типа, чем «язык тела», «символика вытесненного», «конверсия на орган» и т.п.