Александр Мясников - Энциклопедия доктора Мясникова о самом главном

— Там дочь ТОЙ больной звонит!

Делать нечего — иду, беру трубку и говорю:

— Очень сожалею, но ваша мама только что умерла…

И вижу, как исказилось лицо медсестры:

— Идиот! — шипит она, забыв о субординации. — Это дочка ДРУГОЙ больной!

— Минутку, — говорю я в трубку, где раздаются рыдания, и переспрашиваю сестру:

— Что-что?

— Это дочь больной, которой вы приступ аритмии сняли, а не той, что умерла!

Тут уже я сам чуть не потерял сознание!

— Вышла чудовищная ошибка, — начал говорить я в трубку, — ваша мама жива, приношу свои извинения и…

И в ответ:

— Доктор, доктор, дорогой, спасибо, я так счастлива, спасибо!

В Америке пациент либо его родственники (в случае, если больной сам не способен принимать решения) могут заранее отказаться от реанимационных мероприятий. Обычно это терминальные раковые больные или глубокие старики с тяжелыми и неизлечимыми болезнями. У таких больных на обложке истории болезни крупными буквами яркая пометка: DNR — Do not resuscitate (Не реанимировать).

Когда по громкой связи на весь госпиталь раздается «код девяносто девять там-то», это означает, что у кого-то на этаже остановка сердца и все близко находящиеся врачи должны спешить на реанимационные мероприятия. Кто первый пришел — тот и возглавляет реанимационную бригаду. Поэтому некоторые проповедуют циничный принцип «торопись медленно», придешь вторым — и можешь избежать ответственности, а то и вообще оказаться лишним.

Дежурный врач обязан носить специальный бипер, который дублирует вызов и фиксирует время. На дежурстве ты уже не доброволец, а солдат на посту. Как-то с таким бипером на поясе я шел по коридору мимо отделения компьютерной томографии и услышал вызов как раз на этот этаж. Влетаю в кабинет — точно: лежит больной с остановкой сердца! Далее, как вы видели в кино: массаж сердца. «Разряд!» — «Есть разряд!» Пока сёстры вводят адреналин, интубирую больного (т. е. вставляю ему в дыхательное горло специальную трубку для искусственного дыхания); аппарата для вспомогательного дыхания пока рядом нет, поэтому качаю вручную специальным мешком, похожим на тот, которым мы надуваем матрасы для пляжа.

Сердце «завелось», стою, качаю, обеспечиваю больному дыхание и жду, когда кто-нибудь привезет аппарат искусственного дыхания. Вместо этого влетает дежурный администратор с историей болезни в руках и кричит: «Стоп! Стоп! У больного DNR! Прекратите реанимацию!». Что значит — прекратить? Мы его с таким трудом «завели»? Таким непонятливым оказался я один, сестры дисциплинированно собрали свою реанимационную тележку и ушли.

Администратор (мне): «Хватит качать, вынимай трубку!»

Я: «Ты что, он же умрёт!»

Администратор: «Ну да, так это и должно было произойти, если бы ты посмотрел сначала на историю болезни, а не бросался реанимировать очертя голову! Теперь нас юристы без соли съедят!»

Я: «Ты что, головой ударился, как я могу теперь остановиться, мне что — его убивать?!»

В общем, спорили долго, наконец администратор повернулся и вышел звонить своему начальству. А я всё стою один и качаю мешок.

Так прошло минут 20 и я понял, что ситуация у меня аховая: так можно стоять очень долго, остановиться не могу, а администратор торопиться не будет и наверняка придет с больничным юристом, который прикажет вынуть трубку… Тут я услышал шаги в коридоре, подал голос и заглядывает интерн-индус. И поступил я очень неблагородно (с нашим бы никогда так не сделал, а индусы вечно меня «закладывали» по мелочам).

«Слушай, друг», — сказал я, — ты тут покачай больного минутку, я сбегаю и узнаю, что к чему». Он взял в руки мешок, а я вышел и удалился по коридору. Очень надеюсь, что он не стоит там до сих пор…

История, произошедшая с моим другом. Молодой ординатор кафедры внутренних болезней в Москве работает с пациентами и еще помогает доценту в его научной работе. В те времена было неприлично больному уйти от врача, не подарив ему бутылку коньяка или чего-то не менее достойного. А доцент был доктор известный, и в кабинете у него собралась целая коллекция дорогих напитков. Как-то ординатор зашел к нему с докладом, и довольный доцент, благосклонно выслушав, сказал:

— Ну, в общем, молодец! Хорошо! Ты, это, возьми там вина себе, — и показал на книжный шкаф, где все ломилось от разнообразных бутылок.

Ординатор подошел и взял бутылку вина — еще бы, какая честь! При этом он в хорошем алкоголе разбирался. Посмотрел на этикетку и стал рассыпаться в благодарностях:

— Спасибо огромное, я так благодарен, это же Шато Марго, да еще такого удачного года!

Доцент послушал-послушал и потом сказал:

— Так. Положи на место, возьми другую!

До Америки я работал в Африке, раздираемой войной, и думал, что меня уже ничто не может удивить.

На очередном дежурстве в приемном покое Нью-Йоркского госпиталя ситуация: окруженная медсестрами и фельдшерами «Скорой» каталка бегом закатывается в шоковую палату. Я, расталкивая их, пробираюсь к больному — о, ужас: у него перерезано горло буквально от уха до уха! Кстати, если перед тем, как человеку перерезать горло, его голову сильно откинуть назад — смертельного кровотечения может и не быть сразу: в выгнутой назад шее сонные артерии плотно пережимаются соседними тканями. Я замер на секунду, думая, что делать, и тут сестра дернула меня за рукав:

— Доктор, вы не туда смотрите, гляньте на сердце!

Я опустил глаза и вздрогнул: из груди торчала рукоятка ножа и при этом подрагивала с такт сокращениям сердца!

— Надо вынуть нож, — сказала сестра.

Тут я сразу вспомнил «20 лет спустя» и слова бывшего бретюнского палача (того, что казнил Миледи): «Если вы вынете из груди кинжал, я сразу умру!»

— Нет, — остановил я медсестру, — поднимай его в операционную как есть!

Раненого так и подняли в оперблок с ножом в сердце.

В Бруклине огромное количество этнических районов, границы между ними незримые, но очень четкие. Идешь по «черному» району, ловишь на себе удивленные взгляды («что этот белый тут делает?»). Тут даже сломанные куклы валяются черного цвета и с кучерявыми волосами! пахнет жареной рыбой и специями, сворачиваешь за угол — вот всего метр, а тут поляки: польские надписи, костел, пьяный поляк лежит, прислонившись к стенке…

Дальше — китайцы, обрывается цепь китайских лавок — и Little Italy («Маленькая Италия») с ее кафе и запахом булочек. Кстати, эта ситуация очень хорошо подмечена в фильме «Брат-2». Преступность в этих районах колоссальная, поэтому полиция здесь очень жесткая, но и она не во все районы суется.