Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Вот и к Куприну с Булгаковым добавлю аналогичное, из жизни, и ничуть не слабее. Один старый офицер-строевик говаривал: «Не пьют или только очень больные люди, или откровенные сволочи». Точность наблюдения в определениях «очень» и «откровенные», ибо просто больные люди всё-таки пьют, как и та сволочь, которая боится себя обнаружить.

Ещё.

Знаменитый писатель Измаил Александрович Бондаревский («Записки покойника»), воротившись в Москву из Парижа, сыплет рассказами о тамошних гомерических скандалах: «…между министров стоит этот жулик, Кондюков Сашка…».

(Как известно, Бондаревский — карикатура на Ал. Толстого.) Я ещё в первом чтении «Записок покойника» обратил внимание на редкое имя персонажа и наконец вспомнил: «Сашка Путята… сверхъестественный мужчина… двадцать четыре тысячи в год, не считая суточных!.. И с ним вместе Измаилка Александровский… Измаилушка! Вот это были люди!» (Куприн. На покое.). Предельно созвучна и ноздревская интонация. И содержимое болтовни. И имя-отчество-фамилия.

И ещё.

Многим сразу запомнился как пример почти шизофренической демагогии вопрос сельского «мудреца» Глеба Капустина из рассказа Шукшина «Срезал»: «Как вы лично относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера?».

А вот фельетон Ильфа и Петрова «Секрет производства» (1931); там высмеиваются многочисленные придирки к сценарию на коллегии киностудии, среди них и такой: «Недостаточно отражена проблема ликвидации шаманизма в калмыцких степях».

«…машины сравняли неравенство талантов и дарований» (Лесков. Левша).

«О закрой свои бледные ноги» (В. Брюсов).

Точнее, ступни. Ноги, как ножки, давно получили право эстетического, сексуального и иного присутствия в литературе. Пушкин, как известно, у нас начало всех начал, и про ножки он начал, и спустя полтора века ему вернул их злой хулиган Абрам Терц, про его уже, Пушкина, а не дам, тонкие ножки.

Итак, не ноги, а ступни. Почему вы стрижёте ногти на руке, нимало не смущаясь, но та же операция ножная таит в себе нечто интимное? У Юрия Трифонова в «Предварительных итогах» герой, застигнутый взрослой дочерью за подстриганием ногтей на ступне, страшно смущён.

«От того, что она была из нашего круга, где не показывают босых ног, мне всегда было и неловко и очень тянуло смотреть на её ноги» (Бунин. Жизнь Арсеньева).

Митя Карамазов: «Но снять носки ему было даже мучительно: они были очень не чисты, да и нижнее бельё тоже, и теперь все это увидали. А главное (так! — С. Б.), он сам не любил свои ноги, почему-то всю жизнь находил свои большие пальцы на обеих ногах уродливыми, особенно один грубый, плоский, как-то загнувшийся вниз ноготь на правой ноге, и вот теперь все они видят».

Ладно, бывает, мы стыдимся, огорчаемся, реже радуемся, собственным глазам, волосам, ушам, ладоням, что, в общем-то, удел подростка, и всё же особенно во всю жизнь сохраняем досаду на что-то своё врождённое телесное, что нас не устраивает. Или, напротив, подчёркиваем действительные или, чаще, преувеличенные, а то и мнимые, особенно женщинами, собственные физические достоинства. Так рождается культ собственных вроде бы стройных ног, или якобы изящного носика. Умиление своим телом может случиться и внезапно. Однажды в литературе это уместно подметил Алексей Н. Толстой: инженер Телегин, полюбив и получив взаимность, внезапно замечает, что у него большие и красивые руки.

Можно любить или не любить цвет собственных волос и глаз, форму ногтей на руках, мышц рук или форму плеч, форму и размер груди — женщине или полового члена — мужчине, и т. д. Можно так или иначе относиться даже к собственному заду, которого не видишь. Но почему столь повышенно и стыдливо, интимно внимательны мы к ступням собственным и чужим? (Есть очевидная сексуальность в девичьей стопе или родительское умиление в детских пальчиках, но я не об этом.)

«Он жадно взглянул на её голые пятки, похожие на белую репу…» (Бунин. Барышня Клара).

«…с безумием жалости и нежности увидал её пропылённые смуглые девичьи ступни…» (Бунин. Три рубля,).

«Она сняла с голой ноги татарский башмачок, вытряхивая из него пыль, и пошевелила пальцами продолговатой ступни, до половины тёмной от загара» (Бунин. В такую ночь).

«…ступни прекрасные, с удлинёнными пальцами, с тонкой блестящей кожей» (Бунин. Модест).

И — у него же: «…гимназист с ужасом и отвращением увидал то, что прежде видел столько раз совершенно спокойно: голую мужицкую ступню, мертвенно-белую, огромную, плоскую, с безобразно разросшимся большим пальцем, криво лежащим на других пальцах, и худую волосатую берцу, которую Федот, распутав и кинув онучу, стал крепко, с сладостным ожесточением чесать, драть своими твёрдыми, как у зверя, ногтями. Надрав, он пошевелил пальцами ступни, взял в обе руки онучу, залубеневшую, вогнутую и чёрную в тех местах, что были на пятке и подошве, — точно натёртую чёрным воском, — и тряхнул ею, развевая, по свежему ветру, нестерпимое зловоние. “Да, ему ничего не стоит убить! — дрожа, подумал гимназист. — Это нога настоящего убийцы!”» (Ночной разговор).

В рассказе «Тьма» Леонид Андреев описал случай, рассказанный ему эсером П. М. Рутенбергом: революционер скрывается в публичном доме. Рассказ вызвал много шума, резко негативную реакцию Горького и самого Рутенберга, но последнего, к удивлению Горького, более всего обидело «не то, что Леонид сделал из него какого-то неврастеника и идиота. А то, что он так отвратительно описал его ноги». У Андреева: «… волосатой ногой с кривыми, испорченными обувью пальцами. <���…> На левом мизинце у того была мозоль, и было почему-то отвратительно и страшно смотреть на этот желтоватый бугорок. И ноги были грязноваты… волосатые, грязноватые ноги с испорченными кривыми пальцами».

М. Шолохов, «Тихий Дон»: «…она открыла одеяло и долго рассматривала мою ступню. Она так резюмировала свои наблюдения.

— У тебя не нога, а лошадиное копыто. Хуже! <���…> Сегодня же извольте купить присыпанье от пота: у вас трупный запах от ног!»

И. Ильф, Е. Петров, «Золотой телёнок», порка Васисуалия Лоханкина: «“А может быть, так и надо”, — подумал он, дёргаясь от ударов и разглядывая тёмные, панцирные ногти на ноге Никиты».

А. Куприн, «Яма»: «Ноги у неё до колен голые, огромные ступни самой вульгарной формы: ниже больших пальцев резко выдаются наружу острые, некрасивые, неправильные желваки».

А. Толстой, «Гиперболоид инженера Гарина»: «Особенно страшными казались босые ноги его — большие, синеватые, с отросшими ногтями».

Анатолий Мариенгоф, «Циники»: «Как-то я зашёл к приятелю, когда тот ещё валялся в постели. Из-под одеяла торчала его волосатая голая нога. Между пальцами, короткими и толстыми, как окурки сигар, лежала грязь потными чёрными комочками.