Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Оказалось, что иные представления были неверны. «Дело “пёстрых”» написано крайне плохо, даже действие книги происходит нигде. Сказано, что в Москве, и — вот она какая, большая-пребольшая… Главная портретная деталь персонажей — «аккуратно зачёсанные назад» волосы, растущие на каждой странице. И прочее.

Очень неприятна доносительская составляющая «Дела “пёстрых”» — тогда была в разгаре борьба со стилягами, и здесь стиляги за то, что однокурсница доносит об их танцах-шманцах в институтский комитет комсомола, намереваются её убить, пытаясь нанять «киллера». Ещё хуже, художественно просто невозможно написан роман о таможенниках «Личный досмотр» (1963), а я помню, как он печатался в журнале «Юность» и вызвал шумный интерес. Невольное сопоставление с книгами Адамова-старшего, не только «Тайною двух океанов» (1939), но и «Изгнанием владыки» решительно не в пользу сына. У отца, конечно, же предостаточно перлов чекистской поэтики, типа сцены:

«Пристально глядя на Ирину, он отогнул обшлаг на рукаве. Под обшлагом сверкнул золотой значок.

Ирина перевела глаза на Хинского, и вдруг лицо её вспыхнуло. Она встала и протянула ему обе руки.

— Теперь я всё понимаю, товарищ Хинский! Не могу вам передать, как я рада!» (Адамов Г.Б. Изгнание Владыки. 1938–1940).

И всё же сюжетная выдумка, характеры, особый приключенческий шарм книг Адамова-старшего совершенно недосягаемы для младшего.

Художественное убожество «Дела “пёстрых”» (1956) или «Сержанта милиции» (1957) можно было бы объяснить общим послевоенным падением уровня советской прозы, но вот одиозная «Над Тиссой» (1954) Авдеенко написана просто недурно. Очень интересно выписан быт жителей Западной Украины, ещё только привыкающих, точнее пытающихся приспособиться к тяжёлой руке «старшего брата». Конечно, когда автор принимается за описание шпионов и их американских хозяев, оно понятно, чего выходит, и всё же, всё же…

Ещё смешнее книги, где дело происходит в «Стране жёлтого дьявола», вроде двухтомных «Заговорщиков» Ник. Шпанова, но это отдельная песня. Я уже как-то упоминал книгу Н. Кальма «Дети горчичного рая» (1950), там, помнится, детей в школе поголовно дактилоскопировали, и когда мальчик-негр отказался, его стали жестоко преследовать. В. Крупин, выросший в послевоенной вятской деревушке, как-то рассказывал, что под влиянием подобных книг стал сочинять жалостливые стихи: «Плохо ребятам в Нью-Йорке — не могут кататься с горки. Плохо ребятам в Париже — негде им взять книжек».

Вообще в дни детства моего поколения у нас практически не было никакой информации о реальной жизни за рубежом. В немногих так называемых трофейных американских фильмах, дублированных на немецкий язык и с русскими титрами, вроде «Сестры его дворецкого» с Диной Дурбин, распевающей «Очи чёрные», реальность была чисто голливудская. Переводных же новинок художественных в начале 50-х практически не было. Юрий Трифонов вспоминал: «Был настоящий читательский голод. Помню, каким событием оказалось появление американского романа, вполне посредственного, — Айры Уолферта “Банда Тэккера”. Его читала вся Москва». Поэтому немногие широко доступные произведения советской литературы, где со знанием дела описывалось буржуазное разложение, как «Гиперболоид инженера Гарина», были на этот счёт неоценимым источником. Именно Алексей Толстой разворачивал перед обитающим в скуднейшей послевоенной реальности русским обывателем прейскуранты невиданной сладкой жизни и невиданных нравов. В 20-е годы многие литераторы, побывав на Западе, (примеры — Катаев), непременно живописали под видом обличения, тогдашний гламур (чем, естественно, не занимался не турист, а европеец Эренбург). Однако лишь Толстому в силу насмешливости его таланта, удавалось и сообщать, и высмеивать одномоментно тогдашний гламур.

«…“роллс-ройс” — длинная машина с кузовом из красного дерева»; «Зоя Монроз, одна из самых шикарных женщин Парижа. Она была в белом суконном костюме, обшитом на рукавах, от кисти до локтя, длинным мехом чёрной обезьяны. Её фетровая маленькая шапочка была создана великим Коло. Её дневной автомобиль — чёрный лимузин 24 HP, её прогулочный автомобиль — полубожественный “роллс-ройс 80 НР”, её вечерняя электрическая каретка, внутри — стёганого шёлка, — с вазочками для цветов и серебряными ручками…»; «она взяла в себе в любовники модного журналиста, изменила ему с парламентским деятелем от крупной промышленности и поняла, что самое шикарное в двадцатых годах двадцатого века — это химия. <���…> Она сейчас же выехала в Нью-Йорк. Там, на месте, купила, с душой и телом, репортёра большой газеты, — и в прессе появились заметки о приезде в Нью-Йорк самой умной, самой красивой в Европе женщины, которая соединяет профессию балерины с увлечением самой модной наукой — химией, и даже, вместо банальных бриллиантов носит ожерелье из хрустальных шариков, наполненных светящимся газом. Эти шарики подействовали на воображение американцев».

Что уж говорить про воображение советских читателей.

Утверждение, что герой трилогии А. Толстого «Хождение по мукам» Вадим Рощин списан с генерала Е. А. Шиловского, второго мужа третьей жены М. Булгакова и затем супруга дочери А. Толстого от второго брака Марианны Алексеевны, стало кочевать по страницам СМИ. Телефильм о Евгении Шиловском так и называется «Генерал Рощин, муж Маргариты».

А. Толстой и впрямь дружил с зятем, который был моложе его всего на семь лет. Но штука в том, что Рощин появился в первом романе «Сёстры», написанном в эмиграции в 1919 году, и становится одним из главных героев во второй книге трилогии «Восемнадцатый год», который писался в 1925–1927 годах, а с Шиловским Толстой сходится после 1935 года. Так что следы бесед с зятем-генералом (никогда в отличие от Рощина не бывшего белым офицером) могли пригодиться лишь в работе над последним романом трилогии «Хмурое утро», но, во всяком случае, встреча Телегина и Рощина на ростовском вокзале («Восемнадцатый год») никак не могла быть, как порой утверждается, навеяна фактом встречи братьев Шиловских в Гражданскую войну. Толстой в пору её написания с Е. Шиловским не был знаком.

Все помним слова Воланда: «… что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих».

Но задолго до «Мастера и Маргариты» написано: «Кто не пьёт и курит, тот мне всегда внушает подозрение. Это — или скряга, или игрок, или развратник» (Куприн. Поединок).

Меня в одной рецензии на «В русском жанре» уже упрекнули в страсти изыскивать заимствования и радостно их демонстрировать. Да ни страсти, ни радости, просто, когда само бросается глаза, отчего не отметить?