Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Дом горит не их виной.

Чёрной крышей обгорелой

Пламенеют угольки.

Только бы остались целы,

Не сгорели старики!

Словно молнии зигзаги,

По листве бегут огни

И, треща, на сильной тяге,

Рассыпают головни.

А часовня, что ласкала

Из-под лип веками взор,

Вся под тяжестью обвала

С ними рушится в костёр.

Лип обуглившийся остов,

Раскалённый до корней,

Безутешнее погостов

Смотрит в даль ушедших дней.

Вот отполыхало пламя,

Запустенье, пепел, чад.-

И уходит вдаль с веками

То, что радовало взгляд. (398)

(Акт пятый. Глубокая ночь)

Это мир, который был когда-то воплощён в Маргарите, а теперь он окончательно ушёл в прошлое. Фауст возмущён тем, что произошло. Он хотел стариков переселить, а не погубить:

Я мену предлагал со мной,

А не насилье, не разбой.

За глухоту к моим словам

Проклятье вам, проклятье вам!

<���…>

Ошиблись, меру перешли! (399)

(Акт пятый. Глубокая ночь)

Но ничего уже не поделаешь, всё свершилось… Фауста тяготит его связь с Мефистофелем, но он понимает, что без Мефистофеля ему не обойтись.

В этот момент перед Фаустом появляются четыре седые женщины. Это символические фигуры – Нехватка, Вина, Забота и Нужда. Здесь он впервые сожалеет о своём договоре с Мефистофелем:

Я всё ещё не вырвался из пут!

О, если бы мне магию забыть,

Заклятий больше не произносить,

О, если бы, с природой наравне,

Быть человеком, человеком мне!

Таким я был, но преступил устав,

Анафеме себя и жизнь предав. (400)

(Акт пятый. Полночь)

Первой Фауст встречает Заботу. Образ Заботы очень важен. Что такое вообще Забота? Это, прежде всего, поглощённость завтрашним днём. Всякая деятельность неразрывно с ней связана. Когда занят каким-то делом, то неизбежно думаешь о том, как продолжишь его завтра, надо непременно быть готовым к тому, что ждёт впереди. Такова природа повседневного труда. Но, с другой стороны, в заботе таится опасность. За многочисленными повседневными хлопотами человек порой перестаёт замечать главное – теряется из виду сама цель, то, ради чего всё делается, и человек как бы погружается в суету.

А, кроме того, забота – это ещё и страх перед будущим:

Кто в мои попался сети,

Ничему не рад на свете.

Солнце встанет, солнце сядет,

Но морщин он не разгладит.

Всё пред ним покрыто мраком,

Всё недобрым служит знаком,

И плывёт богатство мимо

У такого нелюдима.

Полон дом, – он голодает,

Копит впрок, недоедает,

Тихо усидеть не может,

Чёрный день его тревожит.

Будущее роковое

Не даёт ему покоя. (401)

Фауст не хочет признавать над собой власть Заботы:

Навязчивые страхи! Ваша власть –

Проклятье человеческого рода.

Вы превратили в пытку и напасть

Привычный круг людского обихода.

Дай силу демонам, и их не сбыть.

Не выношу их нравственного гнёта.

Но больше всех бессмыслиц, может быть,

Я презираю власть твою, Забота! (402)

Фауст всегда шёл по жизни, по его же собственным словам, действуя «беспечно, напролом». Но тот, кто не признаёт власти Заботы, в сущности, слеп. Напоследок Забота мстит Фаусту за эту самоуверенность. Его взгляд меркнет навсегда:

Так ощути ту власть краями век!

Плачу тебе проклятьем за презренье.

Живёт слепорождённым человек,

А ты пред смертью потеряешь зренье. (403)

(Акт пятый. Полночь)

Гёте как естествоиспытатель глубоко изучал природу человеческого зрения. Он считал, что, с одной стороны, глаз видит внешний физический мир, который отражается на поверхности сетчатки, но, в то же время, глаза – это окна души. Если мы хотим заглянуть кому-то в душу, то смотрим в глаза. Глаза – двойственны. С одной стороны, они видят внешний мир, а с другой – отражают мир внутренний. Поэтому закрытые глаза – это глаза, обращённые внутрь. Хочешь посмотреть в себя – закрой глаза. Вот почему слепота для Гёте – это особый вид зрения. Греки не случайно легендарного поэта Гомера изображали слепым.

Вокруг меня сгустились ночи тени,

Но свет внутри меня ведь не погас.

Бессонна мысль и жаждет исполненья…

– восклицает Фауст…

И вот ослеплённый Фауст отдаёт последние распоряжения. Он хочет, чтобы начались работы по осушению болот. Мефистофель пользуется его слепотой и вместо того, чтобы осушать болота, приказывает лемурам рыть могилу для самого Фауста. Фауст слышит стук лопат и думает, что это ведутся работы, а на самом деле ему роют могилу. Он произносит здесь свой последний, заключительный монолог и умирает:

Болото тянется вдоль гор,

Губя работы наши вчуже.

Но чтоб очистить весь простор,

Я воду отведу из лужи.

Мильоны я стяну сюда

На девственную землю нашу.

Я жизнь их не обезопашу,

Но благодатностью труда

И вольной волею украшу.

Стада и люди, нивы, сёла

Раскинутся на целине,

К которой дедов труд тяжёлый

Подвёл высокий вал извне.

Внутри по-райски заживётся.

Пусть точит вал морской прилив,

Народ, умеющий бороться,

Всегда заделает прорыв.

Вот мысль, которой весь я предан,

Итог всего, что ум скопил.

Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,

Жизнь и свободу заслужил.

Так именно, вседневно, ежегодно,

Трудясь, борясь, опасностью шутя,

Пускай живут муж, старец и дитя.

Народ свободный на земле свободной.

Увидеть я б хотел такие дни.

Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!

О как прекрасно ты, повремени!

Воплощены следы моих борений,

И не сотрутся никогда они».

И это торжество предвосхищая,

Я высший миг сейчас переживаю. (404)

(Акт пятый. Большой двор перед дворцом)

Мефистофель торжествует. Он убеждён, что выиграл оба спора:

В борьбе со всем, ничем ненасытим,

Преследуя изменчивые тени,

Последний миг, пустейшее мгновенье

Хотел он удержать, пленившись им.

Кто так сопротивлялся мне, бывало,

Простёрт в песке, с ним время совладало.

Часы стоят.

Хор

Стоят. Молчат, как ночь.

Упала стрелка. Делу не помочь.

Мефистофель

Упала стрелка. Сделано. Свершилось. (405)

(Акт пятый. Большой двор перед дворцом)

Но в действительности Мефистофель проиграл.

Сначала о договоре с Фаустом. Фауст не сказал: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» ибо то, в чём он в конце концов обрёл смысл жизни, то, что ему представилось наивысшим её проявлением – это деятельность, а она по самой сути своей противоположна остановленному мгновению. Фауст понимает, что люди обречены действовать. Для них никогда не наступит это состояние успокоения.