Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

А у Флобера нет такого героя, от имени которого он мог бы выступить как автор. В «Госпоже Бовари» вообще никто ничего не понимает. Единственная героиня, которая ему близка, живёт тоскуя, это Эмма. Но она тоже ничего не понимает. Поэтому смысловая оценка целиком принадлежит автору. Но как же она проявляется в произведении? Прежде всего – в символике деталей, которые играют очень важную роль в романе Флобера. С одной стороны, каждая деталь имеет прямое, реальное значение, а с другой – обладает вторым, символическим смыслом, который выявляет в ней автор.

К примеру, образ круга. Это один из важнейших, бесконечно повторяющихся образов в романе. Круг – это нечто бесперспективное. Вся жизнь Эммы, в сущности, – сплошные круги. Начав движение, она каждый раз возвращается к исходной точке. Вообще, круг – это совершенная фигура, но у Флобера круг обретает иное символическое значение. Я уже упоминал о том, какую важную роль в жизни героини играл бал в Вобьесаре, где она вальсирует с виконтом. Пара кружится в танце, – вполне реальная деталь, ведь вальс построен на круговых движениях. Однако в системе романа образ круга становится выражением бессмысленности бытия. О Шарле сказано: «Он выполнял свои скромные обязанности, словно рабочая лошадь, которая ходит с завязанными глазами по кругу и сама не знает, что делает». Даже мысли Эммы обычно кружились, «цеплялись за случайное, подобно её борзой, которая бегала кругами по полю, тявкала вслед желтым бабочкам». (Глава 7).

Или вот как происходит первое свидание Эммы с Леоном. Им, конечно, было всё равно, где находиться, лишь бы вдвоем. Но Леон почему-то решил, что лучше всего им будет в карете. Ехать им некуда, и карета с влюбленными кружит по городу. «И на набережной, среди тележек и бочонков, и на улицах, у угловых тумб, обыватели широко раскрывали глаза, дивясь столь невиданному в провинции зрелищу: карета с опущенными шторами всё время появляется то там, то сям, замкнутая, словно могила, и проносится, раскачиваясь, как корабль в бурю». Может показаться, что это вполне случайная деталь, но с точки зрения общего смысла она важна в романе – это всё то же движение по кругу. Так об одном из жителей городка, вполне эпизодическом персонаже, сказано: «Он отлично играл во все карточные игры, был хорошим охотником и обладал прекрасным почерком; дома он завёл токарный станок и для забавы вытачивал кольца для салфеток, которыми с увлечением художника и эгоизмом буржуа загромождал всю квартиру». Конечно, он мог бы смастерить на этом токарном станке всё, что угодно, но у него почему-то получались кольца. И таких примеров множество, я привёл лишь несколько, чтобы показать, какую роль в романе Флобера играет этот образ.

Глубоко символичен также чёрный цвет. «Будущее представлялось ей тёмным коридором, упирающимся в наглухо запертую дверь». «Следующий день был для Эммы очень мрачным. Всё кругом казалось ей покрытым какой-то чёрной дымкой, колыхавшейся на поверхности вещей». Когда героиня приезжает в Ионвиль, первым человеком, которого она встречает, оказывается священник Бурнизьен в чёрном одеянии. «Каждый день в один и тот же час открывал ставни учитель», это ладно, но дальше следует: «в чёрной шёлковой шапочке». В завершение первой части Эмма сжигает остатки своего свадебного букета, и хлопья пепла уносятся в трубу, точно «чёрные бабочки». Кстати, когда Эмма с Леоном кружат в карете, они не хотят разговаривать, поскольку возница может их услышать. Они пишут друг другу записки, которые Эмма затем разрывает и выбрасывает из окна. И эти клочки разлетающейся вокруг бумаги тоже напоминают бабочек. Но это их первое свидание с Леоном, и пока это – белые бабочки. Позже они станут чёрными. В подобной символичности очень наглядно выступает авторская мысль.

Ещё один важный мотив романа Флобера – это стиснутое, ограниченное пространство. Мотив тесноты то и дело возникает в повествовании, начиная, скажем, с описания первого приезда Эммы в Ионвиль, где «её окружает маленькое кладбище, обнесённое низкой каменной стеной и до того тесное, что старые, вросшие в землю плиты образуют сплошной пол, на котором трава вычерчивает правильные зелёные четырехугольники». Это ощущение тесноты пронизывает весь роман, и завершает его сцена, в котором тело Эммы укладывают в гроб. И как он устроен? «Эмму положили в дубовый гроб, а этот гроб заключили в два стальных и так как внешний оказался слишком просторным, то промежутки пришлось забить шерстью из тюфяка». Теснота настигает героиню даже в гробу, поэтому все эти детали, разумеется, приобретают символический характер.

Для того чтобы до конца было понятно, какова в романе роль автора, приведу ещё один пример: сцена сельскохозяйственной выставки, где происходит первое знакомство Эммы с Родольфом. Здесь мы тоже воспринимаем мир глазами, в данном случае – ушами героя. Эмма сидит рядом с Родольфом. Эта ситуация знакома любому. Каждый когда-нибудь присутствовал на мероприятии, где кто-то выступает с трибуны, но вы слушаете его краем уха, ведя одновременно разговор с тем, кто сидит рядом. Может быть, на секунду обращаете внимание на оратора, а потом вновь погружаетесь в беседу. Сельскохозяйственная выставка Эмму нисколько не интересует, а вот всё, что говорит Родольф, ей очень нравится. Одновременно она слышит и то, что громко вещает председатель. Поэтому его речь дается в романе так, как слышит её Эмма.

Писатель монтирует слова Родольфа и фрагменты выступления председателя собрания:

– «Господа! Позвольте мне с самого начала (прежде чем перейти к предмету нашего сегодняшнего собрания, и я убеждён, что все вы разделяете мои чувства), позвольте мне, говорю я, принести дань восхищения нашей высшей власти, правительству, монарху, господа, королю, нашему обожаемому государю, ибо он неусыпно печётся как о благо всего общества, так равно и о благе отдельных лиц, ибо он твёрдой и вместе с тем мудрой рукою ведёт государственную колесницу среди неисчислимых опасностей, коими грозит бурное море, и не забывает ни о мире, ни о войне, ни о промышленности, ни о торговле, ни о земледелии, ни об изящных искусствах».

– Мне бы надо отсесть, – сказал Родольф.

– Зачем? – спросила Эмма.

Но как раз в эту минуту голос советника достиг необычайной силы.

– «Прошли те времена, господа, – разглагольствовал он, – когда междоусобица обагряла кровью наши стогны; когда собственник, негоциант и даже рабочий, мирным сном засыпая ввечеру, невольно вздрагивали при мысли о том, что их может пробудить звон мятежного набата; когда злокозненные учения дерзко подрывали основы…»

– Меня могут увидеть снизу, – пояснил Родольф, – и тогда надо будет целых две недели извиняться, а при моей скверной репутации…