Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Здесь все усаживались за длинный стол с деревянными, выточенными в псевдорусском кустарном стиле спинками широких скамей, а на столе все подчеркивало «народную основу» хозяйки: и чарки, и солонки, и рушники. Большая чарка, которую обносили вкруг стола, сопровождалась застольной здравицей: «Наша чарочка по столику похаживает, // Золотая по дубовому погуливает, // Зелье сладкое в глубокой чаше той, // Это зелье силы вещей, не простой…» Вели себя все весело, непринужденно, разговорчиво… А после ужина, «уже в лоск пьяные, шли водить русский хоровод с поцелуями, с пеньем хором гимна „Золотой грозди“…» «Улыбайся же, унылый, — распевали хором, — И усталый, отдыхай, Обнимайся милый с милой, И влюбленный, не вздыхай…» Причем, как пишет свидетельница, «Любовь Никитична, неистово кружась в сонме развевающихся пышных юбок и распустившихся волос, казалось, была готова отдаться, в буйном припадке страсти, всем присутствующим мужчинам…»

Пишут, что вечера посещал и Есенин, во всяком случае, у него есть экспромт, посвященной хозяйке дома: «Любовь Столица, Любовь Столица, // О ком я думал, о ком гадал…» Он вписывался в общую атмосферу пьяной гульбы. Но что здесь делали тот же Телешов или даже Ходасевич? Трудно сказать. Но один из них напишет потом: «После ужина, всяческих круговых „народных“ плясок, оцепеневшие от усталости, мы „возлежали“… перед фалангой бутылок с разными ликерами, на вывороченных меховых шубах, долженствующих изображать тигровые шкуры, с распущенными волосами, покрытыми венками из хмеля, с липкими от ликеров руками и губами; с пустой, тяжелой головой, тщетно ищущей мягкой подушки, мы попадали на соседние мужские плечи и ищущие, пьяные, мокрые губы…» Что-то, видимо, влекло сюда и их. Как напишет Серпинская: все хотели здесь «опьяняться чувственными минутами наслаждения, не заглядывая глубоко в настоящее, не предвидя будущего или, как я, махнув на все рукой…».

Конец вечерам положит советская власть. В октябре 1918-го какой-то Комитет бедноты примет вдруг решение о реквизиции у поэтессы ее пишущей машинки и письменного стола. Обиженная Столица уедет с мужем сначала в Ростов, потом в Ялту, а в 1920-м на пароходе в Константинополь. Умрет от паралича сердца в Софии, в 1934-м, в круглой бедности. Муж и деверь будут работать на каком-то заводе, сын подрабатывать игрой на рояле в кинотеатрах, а она, возможно от воспоминаний, «ударится», как пишут, в мистицизм. Судьба многих литературных салонов.

Вообще-то вовремя уехала. Кто ж знал, что в этом пристанище поэтов и художников проживет три года, с 1927-го, «палач интеллигенции», в прошлом зам председателя ВЧК, председатель Верховного ревтрибунала при ВЦИК, а в эти годы начальник восточного отдела ОГПУ и будущий мемуарист — Яков(Екаб) Христофорович Петерс. Именно здесь ему было поручено возглавить «чистку» учреждений Академии наук СССР (1929), когда из нее были изгнаны и арестованы более 70 человек, в основном гуманитариев.

Дом этот устоял, вот главное! И стихи в нем вновь зазвучали. Его посещали, но уже в 1930-х, и Ахматова, и Мандельштам, и даже Цветаева, вернувшая из эмиграции. Ахматова бывала здесь и даже останавливалась в тех же 1930-х гг. у жившего здесь художника Александра Александровича Осмёркина. И здесь Осмёркин рисовал Мандельштама. Наконец, здесь же, в одной из «коммуналок», жил поэт и литератор Ярополк Александрович Семенов, у которого в 1940 г. бывала Марина Цветаева, ценившая тогда дружбу очень и очень немногих.

Вот это, если подумать, и есть настоящая «золотая гроздь» поэзии, связанная с этим домом!

175. Мясницкая ул., 42/2(с.), — дом промышленников Барышниковых (1802, арх. М. Ф. Казаков). Ж. — в 1810–20-е гг. — семья Никиты Степановича Бегичеваи его дети — полковник, литератор и мемуарист Степан Никитич Бегичев, его брат, участник сражения под Аустерлицем, полковник и также прозаик Дмитрий Никитич Бегичеви одна из их сестер — поэтесса, драматург и прозаик (ее роман «Шигоны» позже отметит как «удачный» В. Г. Белинский) — Елизавета Никитична Бегичева.

«Портрет Д. В. Давыдова»

Литография К. К. Гампельна

Этот дом уникален. С 1990-х гг. он принадлежал еженедельнику «Аргументы и факты». О, сколько скандалов, расследований, разоблачений, интриг и склок появлялось на его страницах! Сколько ложных людей и идей он возвысил и сколько подлинных унизил в бурные 90-е годы! Но я, бывая здесь у живого тогда еще редактора еженедельника Владислава Старкова, расхаживая про залам и закуткам особняка, думал, что это, наверное, и есть настоящая судьба этого двухсотлетнего уже дома. Ведь какие ложные репутации великой русской литературы здесь возвышались и какие подлинные — едва замечались! И скольких исполинов ее и пигмеев помнят эти стены?!

Дом этот был насквозь литературным! Здесь все дети хозяина дома, Никиты Степановича Бегичева, «баловались литературой». Тут, на правах родственника, бывал Денис Давыдов, поэт и партизан, его четырехместная карета не раз въезжала в эти ворота по вечерам. Здесь Грибоедов, выйдя из своей комнаты, предоставленной ему Бегичевыми почти на год, горячо ввязывался в споры с князьями Петром Вяземским и Одоевским, с поэтом-декабристом Кюхельбекером, которые бывали здесь чуть ли не ежедневно, наконец с Чаадаевым, который, кажется, тоже бывал здесь и стал одним из прототипов комедии «Горе от ума». Здесь легко присаживался к роялю и наигрывал свои «музыкальные штучки» храбрый гусар и сослуживец Дениса Давыдова, композитор Алябьев, а другой известный уже сочинитель, Верстовский, именно здесь впервые исполнил свой романс на стихи Пушкина «Черная шаль».

Сегодня мало кто помнит, что еще в 1817 г. сестра поэта-партизана Дениса Давыдова, Сашенька, попросила согласия у брата и вышла замуж за друга его — полковника Иркутского гусарского полка Дмитрия Бегичева. А потом, уже в этом доме, та же Сашенька познакомила Дениса со своей подругой, дочерью покойного генерала Чиркова — голубоглазой блондинкой Софьей. Саша шепнула брату-гусару: «Вот бы тебе такую». — «Да уж больно строга», — якобы отшутился Денис. Но дух домовитости и покоя, которого он, боец всех войн, не знал уже много лет и который исходил от Софьи, — победил. Вот тогда, женившись, он и завел четырехместную карету.

«Портрет А. С. Грибоедова»

Литография К. К. Гампельна

Здесь Александру Сергеевичу Грибоедову, кому было где остановиться в Москве, уже брат Дмитрия — Степан Бегичев выделил одну из лучших комнат, где поэт и прожил без малого год, в 1823–1824 гг. Здесь читал свою великую комедию «Горе от ума», которой еще недавно грозил миру. «Я им докажу, что я в своем уме, — говорил. — Я в них пущу комедией, внесу в нее целиком этот вечер: им не поздоровится. Весь план у меня уже в голове, и я чувствую, что она будет хороша…» А про Дениса, с которым давно сдружился, говорил с восторгом, что все вокруг, «сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки…».