Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

А. С. Грин

Г. А. Шенгели

Здесь у Цветаевой одно время жили: поэт Осип Эмильевич Мандельштам(апрель 1922 г.), поэт, переводчик, стиховед Георгий Аркадьевич Шенгелии литератор, мемуарист Эмиль Львович Миндлин. А перечислить, кто бывал у нее, почти невозможно. Бывали Б. К. Зайцев, К. Д. Бальмонт, кн. С. М. Волконский, С. Я. Парнок, Т. В. Чурилин, Вяч. И. Иванов, И. Г. Эренбург, Б. Л. Пастернак, Е. Л. Ланн (Лозман), П. А. Антокольский, С. Е. Голлидэй, В. К. Звягинцева, Н. А. Плуцер-Сарно, режиссеры Ю. А. Завадский, В. М. Бебутов, драматург В. М. Волькенштейн, художники Н. Н. Вышеславцев, В. Д. Милиотти, актеры М. И. Гринева-Кузнецова, А. А. Стахович и др.

Остается добавить, что позднее, с 1922 по 1925 г., в этом доме жил поэт, переводчик, стиховед, председатель Всероссийского союза поэтов (1925–1927) — Георгий Аркадьевич Шенгели(отсюда переедет в дом напротив, в дом № 15). Наконец, с 1945 по 1991 г. здесь, в коммунальной квартире, жила врач-бальнеолог, искусствовед Надежда Ивановна Катаева-Лыткина(урожд. Лыткина), спасшая этот дом от сноса в 1979 г. и при поддержке Д. С. Лихачева создавшая, открывшая здесь музей «Дом поэта Марины Цветаевой» (1992). Она и стала его первым директором.

52. Борисоглебский пер., 15, стр. 2(с.), — Ж. — в 1900–1910-е гг. — камер-юнкер Василий Евгеньевич Пигарёв, его жена — Екатерина Ивановна Пигарёва(урожд. Тютчева, внучка поэта) и, с 1911 г., их сын — будущий литературовед, профессор, правнук и биограф поэта Ф. И. Тютчева — Кирилл Васильевич Пигарёв.

Здесь же, но с середины 1920-х гг., располагался Литературно-художественный институт. Ж. — с 1925 по 1938 г., в служебной квартире поэт, переводчик, критик, стиховед и мемуарист, председатель Всероссийского союза поэтов (1925–1927) — Георгий Аркадьевич Шенгели. Здесь у Шенгели бывали в разные годы Волошин, Мандельштам, Ахматова, Липкин, Даниил Андреев, Мария Петровых и др. А в 1929 г. в квартире Шенгели жили некоторое время студенты Литературных курсов при институте — поэт Арсений Александрович Тарковскийи Мария Ивановна Вишнякова(ставшие здесь мужем и женой). Это один из первых московских адресов молодого Тарковского и — один из последних, увы, Александра Грина. Грин остановился здесь, у Шенгели, приехав в очередной раз из Крыма.

Это были дни, когда Грина уже отказывались печатать в советских изданиях. «Дайте на темы дня», — ругались журналы. А он на «темы дня» не мог, «только на темы души», напишет потом его третья жена Нина. Мариэтта Шагинян искренне убивалась в то время: несчастье и беда Грина, говорила, в том, что он пишет не о «подлинной романтике социализма», а о романтике сказки, да еще с «капиталистическим уклоном». Да, верно, о сказке, только «уклон» ее был общечеловеческим. «Я пишу о бурях, кораблях, любви, о судьбе, тайных путях души и смысле случая», — признается Грин другу. А Нине скажет: «Маленький это капитал на нынешнюю расценку — честность, но он мой… Я человек, никогда не лизавший пяток современности… но я цену себе знаю. Знаю, что мое настоящее будет всегда звучать в сердцах людей, смотрящих в глубь себя… Всякому ли выпадает такое великое счастье — всегда быть самим собой…»

Вообще, москвичей, если честно, презирал. Про Маяковского с его «бандой» скажет, что не верит в их искренность: «Все это — здоровые ребята, нажимающие звонок у ваших дверей и убегающие прочь, так как сказать им нечего…» А когда прочел в Крыму «Клима Самгина» Горького, то, несмотря на прежнее покровительство над ним «мэтра», книгу швырнул в печь: «Здесь талант и не ночевал…»

«Хитрец, ах, какой хитрец, — шептались московские писатели за спиной Грина, когда он приезжал в столицу, — устроился, видите ли, в Крыму, в тепле и сытости, а мы…» Он же гордо молчал: не рассказывать же им, что когда однажды купил Нине в подарок серебряную чашку с блюдцем — она расплакалась: «на эти деньги месяц можно прожить…»

Хитрец, конечно, хитрец: в век всеобщего объединения ухитрился ни до, ни после революции не войти ни в одно литературное объединение, ни в одну группу или какой-нибудь «литературный цех». Ни течений, ни направлений. Был независим вот как разве что Цветаева в поэзии, больше и сравнить-то не с кем. Да, не писал ни о социализме, ни о капитализме. Но, может, потому и пережил все и всяческие «измы», может, потому и оказался созвучен не им — самой вечности…

Когда в тот год вернулся в Крым, выдохнул Нине: «Амба… Печатать больше не будут». И по секрету сказал: его книги тихо изымают из библиотек. Вот — месть власти за нежелание писать на «темы дня», за гробовое молчание о социализме. И кого интересовало, что в Крыму наш «хитрец» просто погибал от бедности. «У нас нет ни керосина, ни чая, ни сахара, ни табаку, ни масла, ни мяса, — напишет другу в письме, которое при советской власти так и не решатся опубликовать. — У нас есть 300 гр. отвратительного мешаного полусырого хлеба, обвислый лук и маленькие горькие, как хина, огурцы с неудавшегося огородика… Ни о какой работе говорить не приходится. Я с трудом волоку по двору ноги…» Та же Мариэтта Шагинян разрыдается, когда после смерти писателя побывает в его крымском домишке: я не знала, скажет, что у них дома даже пол земляной… Зато, наверное, слышала до этого, как на правлении Союза писателей, когда Грин еще жил, Лидия Сейфуллина резала большевистскую «правду-матку»: «Грин — наш идеологический враг. Союз не должен помогать таким! Ни одной копейки принципиально!..»

Он умрет на руках у Нины в 1932-м. До триумфального возвращения его к благодарным читателям, до выхода шеститомника в 1965 г., оставалось больше 30 лет. А до признания классиком интеллектуальной прозы ХХ в. — и того больше.

53. Борьбы пл., 15/1(с., мем. доска), — жилой дом (1916). Ж. — с 1921 по 1946 г. на 6-м этаже — поэт, прозаик, переводчик, литературовед и мемуарист, будущий лауреат Госпремии (1988) — Давид Самуилович Самойлов(Кауфман). До этого год жил в несохранившемся доме ( ул. Дурова, 24), отсюда, с площади Борьбы, переедет в Милютинский пер., 3, где проживет до 1966 г., а позже (наездами из Пярну), будет жить на Красноармейской ул., 21, на Пролетарском просп., 37,и в писательском доме в Астраханском пер., 5.

Вообще-то есть еще один адрес, связанный с поэтом, — Самарский пер., 32(н. с.). Здесь был роддом, где 1 июня 1920 г. переводчица с французского Цецилия Израилевна Кауфман родила будущего поэта Давида, которого все до старости будут звать Дезик. Вы, например, помните, что прадедом его был маркитант наполеоновской армии, навсегда оставшийся в России? «Ах, порой в себе я чую, — напишет в стихах Самойлов, — Фердинандову натуру!..»