Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Носил, пишут, поддевку, была тогда у «передовых писателей» мода «одеваться безобразно, дабы видом своим отрицать б у р ж у а з н о с т ь», и однажды, как вспоминал уже Борис Зайцев, «после попойки, в целой компании друзей, таких же фантасмагористов, он уехал… без гроша денег, в Петербург; там прожили они, в таком же трансе, целую неделю… Неудивительно, что… дисциплины он не выносил. Ночь, чай, папиросы — это осталось у него, кажется, на всю жизнь. Иногда он дописывался до галлюцинаций. Помню его рассказ, что, когда он писал „Красный смех“ и поворачивал голову к двери, там мелькало нечто, как бы уносящийся шлейф женского платья…»

Потом, уже в известности, жил в Москве, как «порядочный писатель русский»: поздно вставал, бесконечно распивал чаи «с блюдечка» и говорил о Боге, смерти, о литературе, революции и войне, о чем угодно. «Куря, шагая из угла в угол, туша и зажигая новые папиросы, Андреев, — пишет Борис Зайцев, — долго, с жаром ораторствовал. Говорил он неплохо. Но имел привычку злоупотреблять сравнениями и любил острить. Юмор его был какой-то странный… Не радует…»

А ведь и впрямь — «радостных книг» Андрееву так и не удалось написать… Может, дом этот виноват?.. Ведь мало кто помнит, что через полвека, в 1956–1957 гг., в этом доме поселится, выйдя из бесконечных сталинских лагерей, поэт и прозаик Варлам Тихонович Шаламов— тоже ведь писатель, прямо скажем, «не очень радостный»…

91. Гоголевский бул., 31, стр. 2(с.), — городская усадьба П. П. Хрущева — А. А. Котлярева (арх. С. В. Соколов и Д. М. Челищев). С 1874 г. — женская гимназия С. Н. Фишер. Здесь, в правом крыле, располагалась с 1882 г. редакция журнала «Москва», с которым сотрудничал, например, молодой Чехов.

Но — интересней другое. По соседству, во дворе справа, в многоэтажном здании, в снятой в нем квартире, располагалось с 1909 по 1917 г. символистское издательство «Мусагет» Э. К. Метнера, секретарем редакции у которого был А. М. Кожебаткин. Сюда, на клубные собрания уже общества «Мусагет», собирались поэты, прозаики, драматурги, учреждались разные кружки и семинары. При издательстве выходил и международный журнал по философии культуры «Логос» (1910–1914), в котором печатались Андрей Белый и Федор Степун.

Здесь, в трехкомнатной всего квартирке под номером 9, случалось, и жили поэты. К примеру, в 1912–1914 гг., тут, при редакции, жил Андрей Белый, а в 1911-м останавливался петербургский поэт Вячеслав Иванович Иванов.

А однажды здесь появился сам Александр Блок. Поэт и прозаик Борис Садовской вспоминал: «Это была очень уютная квартирка из трех комнат с кухней и ванной. На стенах портреты Гёте, Шиллера, Канта, Гегеля, Толстого, Соловьева и прочих русских и иностранных мыслителей. В кухне постоянно кипел самовар. Пожилой хмурый артельщик Дмитрий разносил сотрудникам чай в больших чашках и мятные пряники. Не осталась праздной и ванна: все мы в ней по очереди перемылись. В кабинете учтивый Метнер вел с секретарем Кожебаткиным деловые беседы; в других двух комнатах вечно толпились сотрудники. Взволнованный, точно после холодного душа, порывистый Белый, в рассеянности забывший однажды надеть жилет; говорливый румяный Рачинский, седой, но юношески кипучий, тяжеловесный Степун с наивной верой в немецкую философию и ехидно-ласковый Шпет.

Осень, — пишет Садовский, — сижу один в „Мусагете“. Звонок. Входит видный, с продолговатым породистым лицом, медлительный молодой человек. Щеки обветрены, взгляд сонный и неподвижный. — „С кем имею удовольствие?“ — „Блок“.

Впервые я виделся с Блоком в ноябре 1906 года на вечере у Брюсова. Тогда он казался свежим юношей цветущего здоровья. В его улыбке и взгляде было нечто от Иванушки-дурачка. Весной 1911 года в Петербурге зашел я к Блоку утром и застал его за непочатой бутылкой. — „Садитесь, будем пить коньяк“. Мне надо было узнать, скрипит ли железный ангел на колокольне Петропавловского собора. Блок вызвался навести справки и вскоре меня уведомил, что ангел действительно скрипит…»

И вот — уже не узнал его. Кстати, здесь Блок помирится с Белым после той ссоры в «Праге». Они будут мирно пить чай из больших домашних чашек и «разгонять руками дымки папирос». Проведут вместе весь день, и Белый отправится провожать друга на Николаевский вокзал.

Наконец, сюда будет приносить первые стихи и Марина Цветаева, которая смотрелась здесь совсем девчонкой в толпящихся компаниях «грандов» — Бальмонта, Брюсова, Леонида Андреева, Бунина, Ходасевича, Шагинян, ее первого друга Волошина и ее возлюбленного тогда — поэта и переводчика Нилендера.

Другими словами, если и был в Москве начала 1910-х гг. общепризнанный «пятачок» поэзии, то он был здесь — на Гоголевском, в этом сохранившемся здании.

92. Гороховский пер., 10(с.), — с 1901 г. — женская гимназия-пансион им. В. П. фон Дервиз (1881, арх. А. Никифоров), ныне — школа № 325.

В 1906–1907 гг. здесь училась и жила в пансионе Марина Ивановна Цветаева, откуда была исключена за плохое поведение.

В этой школе сохранилось едва ли не все: коридоры, где девицы чинно гуляли на переменах, классы, актовый зал, куда на балы звали кадетов из Лефортова, и дортуар — большая спальня, где Марина, «птица вербная», дождавшись, когда уйдет дежурная «ночная дама», тихой тенью перелетала в кровать к подруге, Вале Перегудовой.

Дружба их вспыхнула с рассказа Марины «Четверо», который ходил в гимназии по рукам и начинался фразой: «Их было четыре, — четыре звезды класса». К изумлению Вали, в одной из них она узнала себя. Но ее, в куклы игравшую еще, Марина вывела небывалой героиней. «Это же не я», — сказала подруга Марины. «А мне захотелось сделать вас такой», — шепнула ей Цветаева. Позже признается: «Что я любила в людях? Их наружность. Остальное — подгоняла». Но так начались ее ночные шепоты с подругой о стихах, о Наташе Ростовой, которая стала «наседкой», о созерцателях и борцах. О том, чтобы «смело идти, влечь толпу за собой». Даже против всех. «Я умру молодой», — эти слова скажет еще в этой гимназии. И покажет, как затянет петлю на шее. Так начинался ее «роман со смертью».

Из этой школы в 1907 г. Марину Цветаеву впервые исключили «за поведение». До этого ее здесь не раз «распекал» за ее сочинения, звавшие, представьте, к бунту, инспектор гимназии, литератор В. Е. Сыроечковский: «Вы, госпожа Цветаева, должно быть, в конюшне с кучерами воспитывались?..» А ее подруги, гимназистки, стоя под дверью директрисы гимназии, слышали ее дерзкие ответы на педсовете: «Знаю, горбатого могила исправит! Не боюсь ваших угроз. Хотите исключить — исключайте. Уже привыкла кочевать. Это даже интересно…»

В прошлом у нее и впрямь были уже три пансиона и две гимназии. Впереди будут еще две (сохранились до наших дней Садовая-Кудринская ул., 3; 7-й Ростовский пер., 7;и гимназия М. Г. Брюхоненко — Бол. Кисловский пер., 4), но только отсюда, из гимназии имени Варвары фон Дервиз, ее, «мятежницу с вихрем в крови», исключат впервые.