Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Возможно, из-за пристрастия ее к «компаниям» Давид, еще раньше, ушел от нее. Сказал: «Я тебя люблю и всегда буду любить, но жизнь жестока, я должен тебя покинуть». Он навестит ее здесь в 1930-м, приведет сюда как раз Тагора, у которого после эмиграции в Америку станет личным секретарем. Рюрик Ивнев скажет потом о нем: «Он побил рекорд наглости, когда, будучи ″невозвращенцем″ (то есть порвавшим с Советской Россией), появился через семь-восемь лет после этого в Москве с заграничным паспортом… Он был типичным авантюристом, но тонким и ловким, все его расчеты бывали всегда безошибочны». Давид, кстати, расчетливо женится потом на племяннице великого Энштейна и станет и его личным секретарем. Напишет о нем мемуары. Мальвина скажет потом о нем: «Он родился таким. Без путешествий не представляет себе жизни». А сама на десятилетия окажется забытой. Как тут не вспомнить ее оговорку — «вчерашний кипяток»?..

В 1940-е гг. в этом доме (словно по «старой памяти») какое-то время будет жить Рюрик Ивнев. А Мальвина уже в 1967-м, все еще живя здесь (она скончается в 1972 г. в доме № 6 по Успенскому пер.), напишет ему письмо, которое подпишет «твой друг, хоть и отвергнутый», и пошлет ему стихи: «Я подвожу итог печальный, — // Все угасает на земле, // И ты, поэт мой идеальный, // Поешь о сломанном крыле… // И не пойму никак я тайны, // Как зарождается любовь, // И озаряется случайно, // И умирает вдруг без слов».

107. Дмитровка Мал. ул., 20/5(сохр. встроенный фасад дома), — Ж. — в 1860-е гг. (до 1868 г.) — поэт-петрашевец, прозаик и драматург — Алексей Николаевич Плещеев, его первая жена Еликонида Александровна Рудневаи трое их детей, в том числе шестилетний будущий драматург, критик и мемуарист Александр Плещеев.

Вообще Малая Дмитровка богата на литературные имена. Здесь жили А. Н. Радищев в детстве ( д. 18), Н. М. Карамзин ( д. 7), славянофил И. А. Аксаков ( д. 27, стр. 4), здесь аж в трех домах жил А. П. Чехов ( д. 12/1; 11/10, стр. 2; 29, стр. 4), а также писатель-фантаст А. А. Богданов-Малиновский ( д. 13/17), Алексей Н. Толстой ( д. 25), поэт Я. Приблудный ( д. 16) и некоторые другие, менее известные. Но мне хотелось бы рассказать о поразительной судьбе поэта (да, все-таки поэта!) Алексея Плещеева. Уже хотя бы потому, что здесь он, умерший беспримерно богатым человеком, пережил не менее беспримерную бедность.

Инсценировка казни Достоевского и «петрашевцев» на Семеновском плацу в Петербурге

Многие знают ныне его стихи по тем 16 романсам, музыку к которым написали Чайковский, Римский-Корсаков, Мусоргский, Аренский, Калинников, Глиэр и др. А ведь он, в молодости близкий друг Федора Достоевского (тот посвятил ему первую повесть «Белые ночи»), стоявший вместе с ним на ледяном Семеновском плацу в Петербурге, когда до его казни оставались минуты, еще в 1846 г., до романсов, написал уже одну песню, ставшую на многие годы гимном всех поклонявшихся в России свободе и «заре новой жизни». Это стихотворение — «Вперед без страха и сомненья…» — на многие десятилетия станет популярнейшей революционной песней. Именно тогда критик Валериан Майков напишет: «В том жалком положении, в котором находится наша поэзия со смерти Лермонтова, г. Плещеев — бесспорно первый наш поэт…» И фактически за этот гимн через три года, в 1849-м, его, в мешке, надетом на голову, поставят под виселицей на том самом плацу…

В дом на Дмитровке, вернувшись из ссылки, он вселится с женой Еликонидой, дочерью надзирателя Илецких соляных промыслов, и тремя прижитыми уже детьми. Это не первый и не последний его дом в Москве. До этого, с 1859 г., он сменит пять квартир: Плющиха, 20(н. с.), Трубниковский пер., 6(н. с.); потом, в начале 1860-х гг. — Пречистенка, 35; Нащокинский пер.,и 10;и Ружейный пер., 3(н. с.). Но именно здесь в 1864-м умерла его жена, и в тот же год оказался закрытым журнал «Современник», дававший ему единственный заработок, после чего он (с тремя-то детьми на руках) и впал в беспросветную нищету. Другу Некрасову, поэту, писал в Петербург в 1866-м: «Очень трудно живется, очень не красно жизнь сложилась… все чаще и чаще думаешь и все больше и больше убеждаешься, что наилучшее было бы перестать жить…» Через два года, поступив ревизором контрольной палаты Московского почтамта, добавит: «Совсем меня исколотила жизнь. В мои лета биться как рыба об лед… куда как тяжко…» И уж совсем криком закричит в переписке позже: «Настоящее положение… просто невыносимо… Часто бывает, что не спишь ночь и ломаешь голову, как бы завтра быть сытым!..» И припишет в конце: сейчас у него «нет ничего, т. е. даже пяти копеек…»

Он еще потрепыхается и, когда в 1872-м получит высочайшее разрешение вернуться в Петербург, горячо примется сотрудничать в «Отечественных записках»: писать статьи, рецензии, рассказы, возьмется даже переводить и переведет и Мюссе, и Гейне, и Байрона, и даже романы Жорж Санд, и «Красное и черное» Стендаля, после чего поэтическая молодежь станет звать его (и не шутливо!) padre. Но с Достоевским уже не сойдется, тот даже как-то странно и не совсем по-товарищески отзовется о нем: «Он прекрасный поэт, — скажет, — но какой-то он во всем блондин…» Странно, да?

Эту фразу попытается разъяснить критик Н. К. Михайловский в некрологе Плещееву: «Достоевский разумел отсутствие яркости в поэзии Плещеева. Но Плещеев не всегда был блондином, а когда стал им, то действительно был блондином во всем… Оттого-то и нет в этой поэзии тех фальшивых нот, которые так неприятно режут ухо в произведениях многих современных поэтов, даже не лишенных талантов…»

Все отмечали его прижизненную доброту. Это при полной-то бедности. Но, может, потому небеса и откликнулись на это. Ведь в 1890-м, когда ему оставалось жить всего три года, на него свалилось, как пишет З. Н. Гиппиус, «громадное наследство от какой-то дальней родственницы. Наследство спорное, — язвит по привычке она, — однако после хлопот его утвердили…»

Плещеев с семьей уедет в Париж, куда, вообразите, будет приглашать друзей «пожить на его счет». Пригласит даже Гиппиус с Мережковским, окружив их богатством и великолепием. Но похоронить завещает себя в России. И свыше ста человек, в том числе и молодой Брюсов, будут на плечах нести его гроб через всю Москву — на Новодевичье…

Ну, и добавлю: позже, до 1901 г., в этом доме будет жить детская писательница Александра Николаевна Бахметева(урожд. Ховрина), где продолжит держать «литературный салон», возникший на предыдущей квартире ( Тверской бул., 22). Потом, до 1908 г., — поэт, драматург, критик, мемуарист, сын купца С. И. Мамонтова — Сергей Саввич Мамонтов(лит. псевдоним Матов). А позднее, в 1910-е гг., сюда въедет актриса и режиссер Ольга Владимировна Гзовская(в замужестве — Нелидова), у которой точно бывал здесь поэт Игорь Северянин (И. В. Лотарев) и предположительно — влюбившийся в нее в апреле 1917 г. Александр Блок.