Юрий Тынянов - Поэтика. История литературы. Кино.

г Ср. об актуализации в поэтическом языке "всех сторон лингвистической системы" в «Тезисах» ПЛК (1929 г.): Пражский лингвистический кружок. М., 1967, стр. 29–32. Ср. также ранее: Г. Винокур. Поэтика. Лингвистика. Социология (методологическая справка). — «Леф», 1923, № 3, стр. 109–110. Идея динамизации слова в стихе, уходящая корнями в раннеопоязовскую проблематику, именно у Тынянова и в вышеупомянутых работах получила выражение, связывающее ее с современной поэтикой.

д О статическом и динамическом в связи с этим определением Тынянова см.: Ю. М. Лотман. О некоторых принципиальных трудностях в структурном описании текста. — В кн.: Труды по знаковым системам, IV. Тарту, 1969; ср. его же. Динамическая модель семиотической системы. М., 1974 (предварительные публикации Проблемной группы по экспериментальной и прикладной лингвистике Ин-та русского языка, вып. 60).

Тынянов дал два варианта теории литературной эволюции: первый в "Литературном факте", второй (в развитие предыдущего) — в статье "О литературной эволюции". Второй вариант выдвигал существенно новую концепцию, основанную на идее системности, первый сохраняет близость к идеям раннего Опояза. Центральная его часть — схема (4 этапа) автоматизации и деавтоматизации (т. е. поддержания динамизма) конструктивного принципа в процессе литературной эволюции. Двигатель ее мыслится как некое объективное требование художественной новизны (ср. "диалектическое самосоздавание новых форм" у Шкловского), необходимо сопровождающее функционирование искусства. При этом Тынянов подчеркивал возможность эстетически значимого использования «старого» в функции «нового» (как раз этот аспект отражен в предлагавшемся Шкловским названии итоговой книги Тынянова: "Архаисты — новаторы"), но исключил из рассмотрения такие типы искусства, которым известно принципиально иное соотношение «старого» и «нового», чем сложившееся в европейском искусстве XIX и особенно XX в. В этом смысле справедливо полемическое утверждение П. Н. Медведева о том, что на представления Опояза о литературном развитии повлияли скандалы и эпатаж футуристов. П. Медведев подвергал критике самую правомочность употребления термина «эволюция» в смысле Тынянова: "По формалистической концепции между сменяющимися в истории литературы формами нет никакого отношения эволюционного характера, как бы широко мы ни понимали слова «эволюция» и «развитие» <���…>. Борьба и смена вовсе но являются принципом эволюции <���…>. Для того чтобы обнаружить эволюционную связь, нужно показать нечто совсем другое: нужно показать, что два явления существенно связаны между собой и одно — предшествующее существенно и необходимо определяет другое — последующее. Этого-то как раз Тынянов и не показывает" (П. Н. Медведев. Формальный метод в литературоведении. Л., 1928, стр. 220–221) е. Методологическая критика Медведева влечет за собой сложный вопрос, связанный с явившимися в конце XIX в. в Европе (Ф. Брюнетьер, Ш. Летурно и др.) и в России (Н. И. Кареев, А. Н. Веселовский) попытками применения эволюционной точки зрения к вопросу о происхождении и жизни литературных явлений. Уже академическая традиция, которой противопоставлял себя Опояз, выдвинула понимание эволюции как эволюции форм (см. об этом: В. Н. Перетц. Из лекций по методологии истории русской литературы. Киев, 1914, стр. 30–31 и др., и особенно: его же. Краткий очерк методологии истории русской литературы. Пг., 1922). Работа Тынянова над теорией литературной эволюции шла в двух направлениях осознания самого объекта изучения и уяснения механизма эволюционно-исторического процесса.

е Как известно, книга Медведева отразила взгляды M. M. Бахтина.

В отличие от закрепившегося под влиянием определенных направлений биологии XIX в. представления об эволюции как области закономерностей, плавного и обусловленного перетекания из одного состояния в другое — в противовес резкой и радикальной смене качества, Тынянов вводил такое ее понимание, которое совмещало в себе оба признака (ср. в «Промежутке»: "взрыв, планомерно проведенный"). Двигателем эволюции оказывались смещение, сдвиг, мутация, скачок. Два звена эволюционной цепи могли не быть существенно, а тем более необходимо (ср. Медведев) связаны; новое качество могло являться сбоку. Интересная параллель тыняновскому пониманию — в работах Е. Д. Поливанова, где настойчиво обсуждался вопрос о постепенном (градуальном) и внезапном (мутационном, или революционном) характере изменений в языке (Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, стр. 90). Отметим характерную оговорку в одной из статей — именуя некие историко-фонетические процессы постепенными (немутационными), Поливанов делает к этим словам сноску: "или, как иногда говорят, эволюционными" (указ. соч., стр. 112). Следом того, что новое понимание эволюции еще не устоялось, явилось двоящееся употребление понятия в статье Тынянова — ср. на стр. 256: "не планомерная эволюция, а скачок".

Таким образом, источник представлений Тынянова об эволюции синкретичен, что будет видно и в дальнейшей его работе над проблемой, где, впрочем, получат преобладание источники лингвистические.

По Тынянову, новый литературный признак возникает "на основе «случайных» результатов и «случайных» выпадов, ошибок", т. е. нарушений художественной нормы. Напрашивается аналогия с методом "проб и ошибок" с последующим закреплением мутаций в биологической эволюции ж; возникший феномен есть, таким образом, своеобразный литературный мутант, который, конечно, не обязан отклоняться только в сторону, предначертанную теорией, а может явить собою любое новое неожиданное литературное качество (литературе "закажут Индию, а она откроет Америку", — "Литературное сегодня").

ж Некоторые рабочие записи Тынянова дают основания для подобных параллелей: "жанр как ген" (АК). Аналогия с актуальными понятиями биологической науки 20-х годов могли быть результатом общения с Л. А. Зильбером (1894–1966), которого связывала с Тыняновым многолетняя дружба (Зильберу посвящена статья "Архаисты и Пушкин"; см. также прим. 23 к ст. "О литературной эволюции"). Биологические аналогии в суждениях об эволюции литературы неоднократно встречаются у В. Шкловского. Ср. еще у Н. Бурлюка: "Словесная жизнь тождественна естественной, в ней также царят положения вроде дарвиновских и де-фризовских" ("Футуристы", 1914, № 1–2, стр. 84). Сообщение Якобсона в письме к Шкловскому от 26 февраля 1929 г.: "Прочел с увлечением книгу Берга о "Номогенезе"" — может служить указанием на одну из возможных тем его бесед с Тыняновым в Праге (см. прим. к "Проблемам изучения литературы и языка").

С точки зрения современного искусствоведения, ограничения, которые должны быть сделаны по отношению к построениям Тынянова, очевидны: его выводы, обобщающие эстетический опыт преимущественно двух последних столетий, неприложимы к более обширной области художественных явлений, в частности к фольклору и средневековому искусству. Ссылаясь на "Литературный факт", Д. С. Лихачев отмечает: "<���…> Динамические элементы литературы, которые так подчеркивал Ю. Тынянов, играли в средневековой литературе заметно меньшую роль, чем в литературе новой" (Д. С. Лихачев. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1971, стр. 111–113; ср. его же. Литературный этикет русского средневековья. — В кн.: Poetics. Poetyka. Поэтика. Warszawa. 1961). Бесспорным же для современной науки представляется сформулированное в статье условие корректного подхода к историко-литературному объекту: построение таких исторических проекций рассматриваемого текста, которые в максимально возможной степени компенсировали бы временную (и смысловую, культурную) его удаленность от наблюдателя. Кажущееся очень простым, это требование получило у Тынянова всю полноту методологической содержательности и сохраняет ее до сих пор, предупреждая против характерного для гуманитарного знания смешения оценки и описания, "апперцептивного багажа" исследователя и культурного языка минувшей эпохи. Ср.: Р. Якобсон. О художественном реализме (1921). — В кн.: Michigan Slavic Materials. Readings in Russian Poetics. № 2. Ann Arbor, 1962. Ср. также прим. 13. Многократно и многосторонне отражена была позднейшей научной мыслью (поэтикой, культурологией) идея текучести границ между литературой и не-литературой.