Михаил Бахтин - Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

Как поэт, как лирик Вяч. Иванов дважды упомянут в первой главе АГ (ЛКС, 16 и 18); ряды, в которых упомянут там Вяч. Иванов, — предельно авторитетны: на с. 16 — «(Данте, Петрарка, Новалис, Жуковский, Соловьев, Иванов и др.)», на с. 18 — «(«Vita nuova», отчасти Сонеты Петрарки, в новое время к этому приближаются Вяч. Иванов, «Stundenbuch» Рильке)». Именно в подобном авторитетном ряду «с Данте, Петраркой и Новалисом» упомянут Вяч. Иванов и в записи лекции во фрагменте «Феофил и Мария» (с. 327). Позднее упоминание Вяч. Иванова, поразительное в своей спокойной, полной достоинства беззащитности — в рукописи методической статьи Бахтина-учителя «Вопросы стилистики на уроках русского языка», писавшейся весной-летом 1945 г. в Савелове (т. 5, 147). В других случаях в известных нам произведениях Бахтина речь идет о Вяч. Иванове — теоретике и мыслителе.

Содержащиеся в третьем абзаце записи («В символизме Вяч. Иванова усматривается два пути…») упоминания Брюсова и Бальмонта как пошедших по первому пути и Андрея Белого, Сологуба и Вяч. Иванова как пошедших по второму пути, отсутствие в этих двух рядах Александра Блока и других русских символистов — все это и важная информация, и дополнительное подтверждение того, что первые шесть тем условного нового раздела курса, начиная с темы «"Парнас"…», идут в ЗМ, как уже было сказано выше, подряд в соответствии с последовательностью соответствующих лекций. Как таковой, в сумме, как минимум, всех шести тем, весь этот текст и должен, видимо, печататься в дальнейшем: вычленения тем еще более отдаляют текст каждой из них от первоисточника.

Тема «Вяч. Иванов» печатается полностью, т. е. с восстановлением небольших фрагментов, не вошедших в первую ее публикацию в ЭСТ. Текст выверен по рукописи, однако по сравнению с рукописью внесены изменения в графическое оформление внутренних заголовков темы и переставлены два фрагмента темы. Графическое оформление внутренних заголовков приведено в большее соответствие с принципом последовательных соподчинений заголовков внутри книг Вяч. Иванова (о внутренних заголовках в ЗМ см. с. 576); о композиционных изменениях (о перестановке двух фрагментов) см. примеч. 144 и 145. Расположение заголовков фрагментов в начале строки, когда речь идет об отдельных стихотворениях, и посередине строки, когда речь идет о названиях циклов и книг, соответствует их расположению в рукописи ЗМ (в ЭСТ сдельно иначе: все заголовки одинаково сдвинуты к началу и текст одинаково дан в подбор). Предположительно, лекций о Вяч. Иванове было не меньше двух.

Примечания 128–143 принадлежат С. С. Аверинцеву, впервые были опубликованы в ЭСТ (с. 413–415).

Тема «Белый» обращает внимание подчеркнутой абсолютностью содержащихся в ней характеристик и оценок: в начале текста — всё, всё, буквально всё; в конце текста — на всех (!) влияет, над всеми (!) как рок висит, и уйти от этого никто (!) не может. Это тем более интересно и важно для понимания принципов подхода М.М.Б. к анализируемым им художественным произведениям и их авторам, что сам Андрей Белый, в отличие от Вяч. Иванова и ряда их современников, не вызывает и, похоже, не вызывал у Бахтина сколько-нибудь выраженной симпатии, о чем свидетельствуют и высказывания его о Белом в Беседах, и то, главным образом, что ни спонтанно, ни сознательно остановиться, задержаться, когда заходит с В. Д. Дувакиным речь о Белом, у М.М.Б. желания не возникает. Так что абсолютные характеристики относятся только и исключительно к Белому-художнику и, прежде всего, прозаику: уже в АГ он дважды упоминается в ряду с Достоевским (ЭСТ, 150,176), в этих лекциях (в 1926 г.) — также в контексте большой русской прозы Гоголя, Толстого и, прежде всего, Достоевского. Для сопоставления: в МФЯ прозу Белого и тех современных писателей, которые находятся под его влиянием, автор соотносит с прозой Достоевского первого и второго периода (см. МФЯ, часть третья, глава третья; в изд. 1930 г. — с. 132). В ФМ и в ПСМФ Белый упоминается как теоретик.

Отсылки к Вяч. Иванову, Бальмонту, Белому и Стефану Георге позволяют считать, что лекция (или только часть лекции), посвященная Анненскому, была прочитана после лекций о пяти символистах, как она и расположена.

Как и Вяч. Иванов, Анненский-поэт любим и любим до конца жизни; кроме того Бахтин высоко ценит Анненского как мыслителя, критика и переводчика (см. предисловие к Беседам С.Г.Бочарова, с. 9, и сами Беседы, с. 44, 98 (!), 161). Бахтин дважды упоминает Анненского в АГ: в первом случае это ряд, в котором кроме Анненского — Бодлер, Верлен, Лафорг и, из русских лириков, Случевский (ЭСТ, 149–150), во втором случае «Анненский и проч.» упомянуты внутри темы кризис авторства (ЭСТ, 176); в сноске в СВР — тоже ряд, но несколько иной: «Горацианская лирика, Вийон, Гейне, Лафорг, Анненский и др.», речь идет о возможности диалогизованного образа в лирике (ВЛЭ, 91). Для сравнения: в статье «Слово в жизни и слово в поэзии» В. Н. Волошинова Анненский тоже упомянут в ряду с Гейне и Лафоргом: «(Гейне, в новой поэзии — Лафорг, Анненский и др.)» (ж. Звезда, 1926, № 6, с. 264). Еще об одном упоминании Анненского у В. Н. Волошинова см. в примеч. 229 к теме «Есенин» на с. 643.

Тема эта, как и тема «Анненский», тоже как бы не на месте, т. к. Владимир Соловьев умер в 1900 г. По объему своему тема гораздо меньше даже темы «Михайловский». С большой долей уверенности можно сказать, что отдельной лекции о Соловьеве не было: ценя Соловьева как философа, М.М.Б. и в его стихах ценил его философию. Поэтическое слово Соловьева с т. зр. Бахтина не было ни новым, ни своеобразным, истинной поэтической формы, а форму М.М.Б., автор ПСМФ, понимал как неслиянную, но и нераздельную с содержанием (ВЛЭ, 71), у Соловьева он не находил. Отдельной темой фрагмент о Соловьеве стал лишь в ЗМ, когда естественное первоначальное деление текста на отдельные лекции стало заменяться в процессе переписываний (см. с. 565) делением на темы, большие и совсем небольшие. Могла ли Р.М.М. сразу, в процессе записывания с голоса, т. е. в первичном тексте, выделять темы, минуя границы отдельных лекций? Совсем этого исключить нельзя, но личный опыт каждого записывавшего когда-либо какие-либо лекции подсказывает, что такое сплошное записывание (без какой-либо фиксации границ между лекциями и с попутным выделением лишь тем) все же маловероятно, что деление внутри лекций на темы, а особенно — на подтемы и т. д., естественным образом может возникнуть при последующем переписывании лекций, т. е. при создании текста вторичного. Что касается данного фрагмента, то Владимир Соловьев, философ и поэт, привычным для нескольких поколений читателей образом предваряет рассказ о Блоке (предварять, сопровождать рассуждения о первом периоде творчества Блока Владимир Соловьев продолжал и тогда, когда в иных контекстах имя его не появлялось, это стало на десятилетия его посмертной судьбой: когда переставали или почти переставали говорить о Блоке, исчезало и имя Владимира Соловьева). Можно сказать, что несколько поколений русских читателей именно Блоку обязаны тем, что имя Владимира Соловьева время от времени появлялось на страницах учебников по литературе, литературоведческих книг и статей: в одном контексте с Блоком, рядом с ним и в связи с ним упоминать Владимира Соловьева было можно и даже как будто нельзя было не упомянуть. Но и только: Блок протянул сквозь крохотное и чрезвычайно прихотливое игольное ушко нескольких десятилетий нашей истории нить явно неуместного с точки зрения новой эпохи присутствия в ней этого русского философа и поэта.