Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

Маковскому хочет ответить Адамович, поэтому я не могу. Думаю, помимо неумных забот о языке и отсутствия у него чувства поэзии, Маковский начал впадать в «гагизм».

Акмеизм (в его рассуждениях), в сущности, ни при чем, тут просто высказывания человека, не чувствующего нюансов и того, что «атмосфера» и «музыка» могут преображать так, что любые слова начинают звучать. А у Блока, если быть только terre-a-terre, можно легко найти и подчеркнуть карандашиком ошибки, как всегда делает М<���аковский> со всякой книгой стихов (кроме своих).

Ульянова же я начал было читать (о Ремизове [287]) — и бросил, настолько все у него неприятно. Можно быть умным и острым публицистом, хорошим ученым и — плохим беллетристом, а он к тому же взял на себя роль арбитра — скучно!

Иванов, полагаю, и не думал о «Трех сестрах».

«Служить на кирпичном заводе» [288]— реальная возможность для многих парижских поэтов, это у нас «жизнь», вполне обычное конкретное предложение.

Однострочных стихотворений [289]— не знаю. «О, закрой…» — не однострочное, а одна строчка, оставшаяся от карандаша цензора, которую В. Брюсов, в виде протеста, сохранил в своей книге (и она прогремела на всю Россию своей нелепостью…).

А вот китайские, очень хорошие, стихотворения состоят из пяти слов. В них нужно выразить 1) философскую идею, 2) чувство и 3) картину природы — и выражают.

М-me Агуши [290]нам с И<���риной> В<���ладимировной> очень понравилась, и мы с ней не раз встречались в Париже и в Gagny. Сейчас она уехала в Италию.

Анненский здесь есть, а за Хлебниковым послежу (и для Вас, и для себя), но пока его нет.

Относительно Лифтона: на перенос тела собрали пока около 80 000, а нужно 300 000. Считая доллар по 485, можно высчитать. Но мне как-то больно употреблять такую сумму на «прах», тогда как самой И<���рине> В<���ладимировне> нужно лечиться и лечиться (да еще постоянно «подкупать» еду, особенно — вечером).

М. б., Лифтона можно подвигнуть и на журнал?

О собаках [291]Ваших я в первый раз услышал от И<���рины> Всладимировны> недавно. Пришлите их портреты.

Черепаха тоже хороший зверь [292], но здесь есть только маленькие, и они обыкновенно не переносят зимы, их привозят весной откуда-то и продают на рынках.

И<���рина> Н<���иколаевна> и я шлем Вашей супруге и Вам наш привет. И<���рина> В<���ладимировна> шлет привет.

Ваш Ю. Терапиано

7. VIII.60

Дорогой Владимир Федорович,

Получил на днях «Н<���овое> р<���усское> с<���лово>» со статьей С. Рафальского «Кукушка и петух» [293]. — Поздравляю: мы с Вами, оказывается, были в заговоре и я злостно старался сделать вид, обманув читателя, что «Гурилевские романсы» лучше якобы поэм и стихов самого гениального Корвин-Пиотровского! Тут уж просто мания преследования!

А, кстати, ведь даром же кукушка петухом не восхищается, как же так? — Вы ведь никогда в печати не хвалили меня — за что же я с таким рвением, по Рафальскому, хвалю «Г<���урилевские> романсы»?

Он не заметил главного, того, что «Г<���урилевские> р<���омансы>» действительно много лучше поэмищ, а тем более плохих стихов Корвин-Пиотровского, и что если у меня так вышло, то безо всякого намерения, просто истина обнаружилась сама собою.

Удивлен, что «Н<���овое> р<���усское> с<���лово>» настолько сейчас «печатает все». что даже такая «статья», неприличная по тону, по содержанию, по гнусным намекам на какой-то «заговор» и по выраженьицам вроде «вышеупомянутой вдовы» и проч., в нем нашла место. В доброе старое время такого произведения не поместила бы ни одна приличная газета. Главное же — это скрытая подоплека всей этой «полемики».

Казалось, какое отношение к спору с Вами о поэзии И. Одоевцевой имеет то, что я писал о Корвин-П<���иотровском> и о «Г<���урилевских> р<���омансах>»? [294]Ведь в полемике я не участвовал, К<���орвин->П<���иотровский> тоже.

Но дело в том, что настоящие «кукушка и петух» — это сам С. Рафальский и Корвин-Пиотровский, друзья закадычные, как все это знают здесь, а на фоне (уже не против меня, а против И<���рины> В<���ладимировны>) — Кирилл Померанцев.

История полемики такова. Вначале Рафальский вдруг вдохновился идеей «уничтожить» И<���рину> В<���ладимировну> и для этого написал для «Граней» большую статью обо всех эмигрантских поэтессах вообще, но эта статья не была напечатана Тарасовой, понявшей, что «вселенская смазь» всех, кроме Алексеевой, — вызовет протесты отовсюду. Тогда Р<���афальский>, подстрекаемый Померанцевым, решил часть статьи, касающуюся И. О<���доевцевой> и Л. А<���лексеевой>, послать в «Н<���овое> р<���усское> с<���лово>».

Почему так старался Померанцев? Это и для меня мистерия.

При жизни Г. Иванова Померанцев считался другом Ив<���анова> и Одоевцевой, восторгался ими, писал о них даже слишком уж восторженно — послал, например, в «Опыты» такую хвалебную статью об И. О<���доевцевой>, что Иваск не мог ее напечатать.

Когда умер Г. И<���ванов>, узнав, что И<���рина> В<���ладимировна> переводится в наш «Дом», я думал: ну вот, теперь все же Кирилл будет заботиться о ней. Первое, что поразило меня на другой день по приезде И<���рины> В<���ладимировны> в Gagny: — «Где Ваши вещи?» — «На вокзале». — «А почему К<���ирилл> не привез их?..» Дальше — К<���ирилл> не только не заботился об И<���рине> В<���ладимировне>, но ни с того ни с сего устроил ей грубую сцену при всех в одном литературном доме — и с той поры началась вражда его к ней.

Почему — понять не могу! Но его друзья — Пиотровский, Рафальский — тоже вдруг заняли отрицательную позицию в отношении ее поэзии и ее как человека. К<���орвин->П<���иотровский> дошел до того, что как-то заявил при всех, что Иванов — плохой поэт, что он, Пиотровский, якобы говорил ему это в лицо. Зная характер Г<���еоргия> В<���ладимировича> и его репутацию «Жоржа опасного» (как написал Дон-Аминадо в шуточных стихах на его статьи о Сирине, Ходасевиче [295]и т, д.), могу себе представить ясно, что бы ответил К<���орвин->П<���иотровскому> Г. Иванов! Да и посметь— то П<���иотровский> не решился бы! А теперь — все позволено.

Я не терплю в П<���иотровском> того, что он, прежде всего, пошлый и плоский человек. Будучи действительно артиллерийским прапорщиком военного времени после революции, он держит себя, как «боевой офицер». Будучи (как все давно его знающие утверждают) евреем, он сфабриковал себе громкую фамилию и постоянно докучает всем, рассказывая о древности рода К<���орвин->П<���иотровских>, «потомков славы европейской, венгерской и иных корон». Кроме того, во всем он пошл, невоспитан, нахален. Его стихи мне лично говорят мало. «Умеет писать», ловко закручивает ямбы (40 лет все одно и то же — ямбы!), способный стихотворец, но всюду — общие места, приблизительные строки, а порой — чисто еврейские словечки, например: «банкир гуляет напролом», «древесный шепот» и проч. безвкусицы. Поэтому всегда я пишу о нем кисло, отдавая должное его способностям, но все время тыкая его «мордой» в стилистические оплошности. Он, естественно, меня терпеть не может. После моей статьи он горько жаловался на меня всем, кого встречал, а Рафальский (я выбранил [296]к тому же недавно его поэму [297]в «Гранях», кн<���ига> 43) решил отомстить мне за него и за себя. К тому же Кирилл воображает, что якобы И<���рина> В<���ладимировна> «повлияла» на меня, чтобы я вознес «Г<���урилевские> романсы» и «ниспроверг» К<���орвин->П<���иотровского>. — Воистину, жалкое зрелище литературных нравов! — мог бы воскликнуть какой-либо персонаж начала XIX века, но такова наша «литературная атмосфера».