Валентин Коровин - История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы

Большой, сильный человек, Савелий наделен способностью самозабвенно любить. Бестужев изображает героя плачущим от переполняющей его горечи разлуки с любимой. Любовное чувство богатыря-морехода погружено в фольклорную лирическую стихию («взгляды его ныряли в воду, словно он обронил туда свое сердце, словно он с досады хотел им зажечь струю-разлучницу»). Вместе с тем, в личном переживании Никитин изображается автором и трогательно-непосредственным человеком. Стоило только выйти «доброму солнышку», которое «весело взглянуло в очи» печальному Савелию, как он тут же «улыбнулся», а подувший ветерок «смахнул и высушил даже следы слез» на лице влюбленного морехода.

Подтрунивая над героем, изображая его в добродушно-ироническом свете, Бестужев одновременно ставит читателя перед проблемой непредсказуемости и неразгаданности русской души. Кто и какой он, этот русский человек, который одинаково храбро защищает собственную жизнь, родину, Катерину Петровну и заветные «узелки»? Ответ на этот вопрос таила в себе русская патриархальная жизнь.

Бытовые повести М. П. Погодина «Нищий» (1826), «Черная немочь» (1829). Эти повести внесли новые тенденции в литературу. В повести «Нищий» писатель впервые в русской литературе со всей правдивостью изображает положение крестьянина. И хотя социальный мотив здесь заслонен личным: драма Егора, сына зажиточного крестьянина, в том, что помещик ради своей мимолетной прихоти увозит его невесту, расстраивая тем самым уже подготовленную свадьбу. Но острота конфликта от этого ничуть не ослабевает. После неудачного покушения на своего обидчика Егор осужден на двадцать лет солдатской службы, а затем вынужден нищенствовать на московских улицах. Обесчещенная девушка вскоре умирает. Полная беззащитность, безграничное самодовольство и полная беззаконность – такова картина, нарисованная Погодиным.

В повести «Черная немочь» изображена иная, мещанско-купеческая среда. В ней возникает трагедия молодого человека, всей душой стремящегося к образованию, «самоусовершенствованию», но вынужденного сидеть за прилавком и выгодной женитьбой умножать капитал своего отца. «На что нам миллионы? – спрашивает Гаврила отца. – Нас только трое. Нам довольно и того, что имеем. Ведь лишнее – и миллион и рубль – равны». Но отец непреклонен. Он настаивает на свадьбе и назначает ее день. И тогда юноша бросается в реку с каменного моста. В предсмертной записке священнику он пишет: «Моего терпения не стало больше. Меня хотят убить тысячью смертями. Я выбираю одну». В этой записке философствующего молодого человека есть просьба замолить еще один его грех: «Смерть мила мне еще как опыт». Потребность в знании настолько велика, что стала одной из причин гибели.

В этой повести бытовой материал наделен функциональностью совсем иного рода. Он составляет одну из сторон конфликта: неприятия высоким романтическим героем низкой существенности купеческого мира. Автор стремился к детализированному описанию купеческого быта, что, по мнению критика Кс. Полевого, брата писателя и журналиста Н. А. Полевого, делает повесть «грубой» и «прозаической». Критик приходит к мысли об автономии бытописания в «Черной немочи». Однако это не совсем так.

Писатель и в самом деле подробно и нарочито прозаически воспроизводит диалог протопопицы и купчихи о капустных грядках, описывает сговор родителей Гаврилы со свахой Савишной относительно предстоящего сватовства дочери купца Куличева; детально выписана сцена, когда купец Аввакумов обсуждает приданое будущей невестки, вплоть до перечисления количества одеял, перин, юбок и т. д. Но все эти разговоры о капусте, о женитьбе, а также описания купеческих хором, огорода, лавки у Погодина были подчинены единственной цели – обнаружить непреходящее сиротство юноши среди чужих людей, в чужом мире, проявить несовместимость высокой духовности героя и низкой мелочности быта.

Главное в изображении Погодиным купеческого мира в «Черной немочи» заключается в том, что перед читателем предстает раз и навсегда сложившийся уклад жизни, утомительное повторение одних и тех же событий, в то время как настоящая жизнь, о которой мечтает Гаврила, – это нарастание новых и новых жизненных впечатлений, это неустанное движение вперед. Поначалу герою нравятся суета, шум, разнообразие лиц, возрастов, званий в лавке отца. Но протекло два года, а «общее действие» в купеческой лавке продолжало оставаться неизменным: «перед глазами всегда одно и то же». Трагическое осознание своей обреченности «всю жизнь до гроба, до гроба… проводить одинаково, покупать, продавать, продавать, покупать» заставляет Гаврилу воспротивиться предначертанной купеческим бытом жизненной участи: «Если все следующие тридцать лет моей жизни будут похожи на один день, то зачем мне и жить их?».

Юноша устремлен к абсолютному знанию о мире («Мне все хочется знать. и отчего солнце восходит и закатывается, и отчего месяц нарождается., что такое судьба., что такое добро, разум, вера.»), а ему взамен предлагается ритуальное, предсказуемое существование. И тогда он напишет в своей прощальной записке, что «смерть мила» ему, поскольку только она может освободить его от непосильной рутинной жизни и даст возможность начать «новую», «свободную», но за пределами купеческого мира.

Трагедийный финал «Черной немочи» Погодина, плотность ее бытового содержания, явившегося составной частью конфликта, ощутимо свидетельствовали о сориентированности бытовой повести 30-х годов на углубленное осмысление проблемы человека и среды, жизненных конфликтов – ведущих тенденций историко-литературного процесса в преддверии «натуральной школы».

Повести Погодина, являющиеся, пожалуй, наиболее характерными образцами жанра бытовой повести конца 18201830-х годов [44] Вацуро В. Э. От бытописания к поэзии действительности. С. 210. , значительны с точки зрения расширения границ изображения социально-бытовой сферы российской действительности, и, как следствие этого, введения в литературу разнообразных социальных типов, а также стремления воссоздать картины общественных нравов и достоверные характеры их представителей.

Например, в создании образов служителей культа писатель идет от народного иронического к ним отношения. Отец Федор («Черная немочь») изображен «заспанным, в шерстяном колпаке на голове» («Лег отдохнуть, – замечает протопопица, – нынче было много именинников, так он устал за молебном и поздно вышел из церкви»), погруженным в глубокие раздумья о состоянии церковных дел («богатый граф Н., после похорон своего дяди, купил очень мало парчи на ризы, и потому они будут несколько коротки и узки, особливо для дьякона»), распивающим чаи с купчихой и попадьей. На протяжении всего повествования отец Федор ни разу не изображен в торжественной ризе и стоящим за алтарем, а его рассуждения о «христианских добродетелях», «об отчаянии как одном из смертных грехов», о «святой вере», как правило, прерываются мирскими замечаниями типа: «Эхма, лампадка-то погасла, знать масла плут-лавочник отпустил не свежего.».