Людвиг Витгенштейн - Философские исследования [litres]

527. Понимание предложения намного более родственно пониманию темы в музыке, чем можно подумать. Я имею в виду, что понимание предложения ближе, чем думают, к тому, что обычно называют пониманием музыкальной темы. Почему именно такое изменение громкости и темпа? Можно было бы сказать: «Потому что я знаю, что все это значит». Но что это значит? Я не в состоянии сказать. Чтобы «объяснить», я могу лишь сравнить это с чем-либо еще, у чего тот же самый ритм (я имею в виду тот же образец). (Говорят: «Разве не видишь, тут как бы подводят итог» или: «Это как бы реплика» и т. д. Чем обосновывают подобные сравнения? – Здесь возможны самые разные обоснования.)

528. Возможно вообразить людей, которые обладают чем- то, довольно похожим на язык: игрой звуков без словаря или грамматики. («Способность общаться звуками».)

529. «Но каково было бы значение звуков в данном случае?» – А каково оно в музыке? Хотя я вовсе не хочу сказать, что этот язык игры звуков следует сравнивать с музыкой.

530. Возможен также язык, при использовании которого «душа» слов не играла бы роли. В котором, например, мы ничуть не возражали бы против замены одного слова другим, произвольным, нашего собственного изобретения.

531. Мы говорим о понимании предложения в смысле, в котором это предложение можно заменить другим, сообщающим то же самое; но и в смысле, в котором данное предложение нельзя заменить никаким другим. (Не более чем одну музыкальную тему можно заменить на другую.)

В одном случае мысль в предложении – нечто общее для различных предложений; в другом – нечто, выражаемое только этими словами только в этих позициях. (Понимание стихотворения.)

532. Тогда налицо «понимание» в двух различных значениях? – Я сказал бы, что эти способы употребления слова «понимание» составляют его значение, составляют мое понятие понимания.

Ведь мне хочется употребить слово «понимание» во всех этих случаях.

533. Но во втором случае как можно объяснить выражение, сделать его понятным? Спроси себя: как мы приводим другого к пониманию стихотворения или темы? Ответ на это скажет нам, как объясняют значение здесь.

534. Услышать слово в конкретном значении. Как странно, что бывает и такое!

Изложенное таким образом, сообщенное, услышанное таким образом, это предложение является первым в ряду, где происходит переход к этим предложениям, картинам, действиям.

((Множество знакомых путей ведут от этих слов во всех направлениях.))

535. Что происходит, когда мы учимся переживать окончание церковного хорала как финал?

536. Я говорю: «Я могу счесть это лицо (которое выражает робость) и лицом, выражающим мужество». Мы не подразумеваем этим, что я могу вообразить кого-то, кто, возможно, спасает чужую жизнь с таким выражением лица (ведь выражение лица спасателя может быть каким угодно). Я говорю, скорее, о свойстве самого лица. И при этом я не имею в виду, что допускаю, будто лицо этого человека может измениться так, чтобы, в обычном смысле, выражать храбрость; хотя я вполне могу представить совершенно определенный способ, каким это лицо может сделаться храбрым. Истолкование выражения лица можно сравнить с истолкованием аккорда в музыке, который мы слышим сначала в одной модуляции, а затем в ином ключе.

537. Возможно сказать: «Я прочитал робость на этом лице», но при любых условиях робость не кажется просто соединенной с этим лицом, как бы навязанной извне; нет, страх живет в нем, в его чертах. Если черты немного изменятся, мы можем рассуждать о соответствующем изменении страха. Если нас спросят: «Можешь ли ты представить на этом лице и выражение храбрости?» – мы словно бы не знаем, как поселить храбрость в этих чертах. Тогда, возможно, я скажу: «Не знаю то, что означала бы храбрость для этого лица». Но что было бы ответом на подобный вопрос? Возможно, сказали бы: «Да, теперь я понимаю; лицо само по себе выказывает безразличие к внешнему миру». Значит, можно прочесть и храбрость в этом лице. Или, иными словами, храбрость подходит этому лицу. Но что чему тут подходит?

538. Есть схожий случай (хотя, возможно, он таковым не покажется), когда, например, мы (немцы) удивляемся, что на французском языке предикативное прилагательное согласуется с существительным по родам; и объясняем это себе так – они имеют в виду: «это хороший человек».

539. Я гляжу на картину, где изображено улыбчивое лицо. Что делать, если эта улыбка кажется мне то доброй, то зловещей? Или я не воображаю часто эту улыбку в пространственном и временном контексте как дружелюбную или как злобную? Выходит, я могу представить, что человек, изображенный на картине, либо ласково улыбается играющему ребенку, либо радуется мучениям врага. И не имеет значения, что я могу истолковать улыбку иначе, переместив на первый взгляд благополучную ситуацию в более широкий контекст. – Если никакие особые обстоятельства не изменят полностью мое истолкование, я сочту данную улыбку доброй, назову ее «доброй» и отреагирую соответственно.

((Вероятность, частота.))

540. «Разве не странно, что я не способен – даже без института языка и всего его окружения – помыслить, что дождь скоро прекратится?» – Ты хочешь сказать: странно, что ты неспособен ни произнести эти слова, ни помыслить их без языковой среды?

Предположим, кто-то указывает на небо и изрекает ряд неразборчивых слов. Когда мы спрашиваем его, что он имел в виду, он объясняет, что его слова означали: «Слава богу, дождь скоро закончится». Он даже объясняет нам значение отдельных слов. – Я допускаю, что он внезапно приходит в себя и говорит, что предложение было абсолютно бессмысленным, но, когда он его произносил, оно казалось ему предложением на знакомом языке. (Положительно как знакомая цитата.) – Что я должен сказать теперь? Разве он не понимал предложение, когда его произносил? Разве значение полностью не заключено в предложении?

541. Но в чем состояло его понимание, его значение? Он произнес череду звуков, возможно, веселым тоном, возможно, указывая на небо, пока все еще шел дождь, но уже начинало проясняться; позже он установил связь между своими словами и словами немецкого языка.

542. «Но ведь он воспринимал эти слова как слова хорошо знакомого языка». – Да: критерий этого – то, что позже он сказал именно так. И теперь не говори: «На знакомом языке мы ощущаем слова совершенно особым образом». (Каково выражение этого ощущения?)

543. Не могу ли я сказать: крик и смех полны значения? И это означает, примерно: по ним можно установить многое.

544. Когда тоска заставляет меня восклицать: «О, только бы он пришел!», чувство наделяет слова «значением». Но дает ли оно значение отдельным словам?