Людвиг Витгенштейн - Философские исследования [litres]

Как если бы изменили настройки микроскопа. Прежде не бросалось в глаза то, что теперь в фокусе.

646. «Что ж, это лишь показывает, что ты неправильно отрегулировал свой микроскоп. Тебе же полагалось изучать определенный слой препарата, а ты смотрел на другой».

Отчасти это правда. Но предположим, что (при тонкой наводке линз) я и вправду вспомнил единичное ощущение; вправе ли я говорить, что это я и называю «намерением»? Могло бы случиться так, что (например) каждому моему намерению сопутствовал некий зуд.

647. В чем естественное выражение намерения? – Взгляни на кошку, когда та охотится на птицу; или на зверя, который хочет убежать.

((Связь с суждениями об ощущениях.))

648. «Я больше не помню слов, которые употреблял, но точно помню свое намерение; я хотел успокоить его своими словами». Что показывает мне моя память; что она предъявляет мысленному взору? Допустим, она лишь подсказывает мне эти слова! – И, возможно, другие, которые заполняют картину более точно. – («Я больше не помню своих слов, но, конечно, помню их дух».)

649. «Значит, если человек не освоил язык, он не в состоянии иметь определенные воспоминания?» Конечно – у него не может быть словесных воспоминаний, словесных желаний и страхов и так далее. А воспоминания и т. д. в языке суть не просто стертые представления реальных событий; ведь разве то, что принадлежит языку, не переживание?

650. Мы говорим: собака боится, что хозяин ее побьет; но не: она боится, что хозяин побьет ее завтра. Почему?

651. «Я помню, что охотно бы остался там подольше». – Какая картина этого желания встает передо мной? Никакая вообще. То, что я вижу в памяти, не позволяет сделать вывод относительно моих чувств. И все же я отчетливо помню, что они были.

652. «Он смерил его недобрым взглядом и сказал…» Читатель повествования это понимает; он не испытывает сомнений. Теперь ты говоришь: «Очень хорошо, он привносит значение, он его угадывает». – Вообще-то нет. Вообще говоря, он ничего не привносит, ничего не угадывает. – Но возможно и что враждебный взгляд и слова позднее окажутся притворством, и что читатель будет сомневаться, истинны они или нет, и потому ему вправду придется угадывать вероятное истолкование. – Однако в этом случае он прежде всего станет угадывать контекст. Он говорит себе, например: двое мужчин, которые тут кажутся настолько враждебными друг другу, на самом деле друзья и т. д. ((«Если хочешь понять предложение, тебе следует представить его психическое значение, соответствующие душевные состояния».))

653. Вообрази такой случай: я говорю кому-то, что шел определенным маршрутом, по карте, которую начертил заранее. Вслед за этим я показываю карту, и она состоит из линий на листке бумаги; но я не могу объяснить, как эти линии стали картой моего маршрута, не могу назвать правило, соответственно которому карта истолковывается. И все же я вправду следовал рисунку, со всеми внешними признаками чтения карты. Я мог бы назвать такой рисунок «индивидуальной» картой; а описанное явление «следованием индивидуальной карте». (Но это выражение, конечно, очень легко понять неправильно.)

Могу ли я теперь сказать: «Я как бы читал по карте то, что намеревался совершить, хотя на самом деле это вовсе не карта»? Но это будет значить только: я теперь склонен говорить, что «прочитал намерение действовать таким образом в определенных душевных состояниях, которые помню».

654. Наша ошибка состоит в том, чтобы искать объяснения там, где следует смотреть на происходящее как на «прафеномен». То есть где мы должны сказать: тут играют в языковую игру.

655. Вопрос – не одно из объяснений в языковой игре посредством нашего опыта, но обозначение языковой игры.

656. С какой целью можно сказать кому-то, что в прошлом у меня было такое-то желание? – Взгляни на языковую игру как на нечто первичное. И воспринимай чувства и т. д. как способ рассмотрения, истолкования языковой игры. Можно спросить: как люди вообще нашли словесное выражение тому, что мы называем сообщениями о прошлых желаниях и прошлых намерениях?

657. Давай вообразим, что эти выражения всегда принимают такую форму: «Я сказал себе: «Если бы я только мог остаться подольше!» Цель подобного утверждения могла бы состоять в том, чтобы осведомить кого-то о моих реакциях. (Сравни грамматику «подразумевать» и «vouloir dire» – «значить».)

658. Предположим, мы выразили факт, что у человека было намерение, сказав: «Он как бы заявил себе: я буду…» – Это картина. И теперь я хочу узнать: как употребляют выражение «как бы заявил себе»? Ведь это не означает «сказать что-то себе».

659. Почему я хочу рассказать ему и о намерении, а не только о том, что я сделал? – Не потому, что намерение возникло в то время. Но потому, что хочу рассказать кое- что о себе, а это вне рамок того, что тогда произошло.

Я открываю ему кое-что о себе, когда рассказываю, что собирался сделать. – Не на основе самонаблюдения, однако, но посредством некоей реакции (можно также назвать ее интуицией).

660. Грамматика выражения «Я тогда собирался сказать…» связана с грамматикой выражения «Я мог бы тогда продолжить».

В одном случае я помню намерение, в другом помню понимание.

661. Я помню, что имел в виду его. Я помню процесс или состояние? – Когда все началось, как шло и т. д.?

662. Лишь в чуть отличной ситуации вместо того, чтобы тихо поманить, он сказал бы кому-то: «Попроси N. подойти ко мне». Можно сказать, что слова: «Я хотел, чтобы N. подошел ко мне», описывают мое душевное состояние в ту пору; или же это не так.

663. Если я говорю: «Я имел в виду его», вполне вероятно, что в моем сознании возникнет картина, быть может, того, как я смотрел на него и т. д.; но эта картина – лишь как иллюстрация к некоей истории. Из нее одной почти невозможно извлечь что-либо; только когда известна история, узнаешь значение картины.

664. В употреблении слов можно различать «поверхностную» и «глубинную» грамматики. То, что сразу же навязывает себя нам при употреблении слова, есть способ, каким это слово применяется в построении предложения, частью его употребления – можно сказать, – которую мы способны воспринять на слух. А теперь сравни глубинную грамматику, скажем, слова «подразумевать» с тем, что мы ожидали от его поверхностной грамматики. Не удивительно, что мы с трудом находим верный путь.

665. Вообрази, что кто-то указывает на свою щеку с выражением боли и говорит «абракадабра!» – Мы спрашиваем: «Что ты имеешь в виду?» И он отвечает: «Я имею в виду зубную боль». – И ты сразу думаешь: как можно подразумевать зубную боль под этим словом? Или: что значит подразумевать боль под этим словом? И все же, в другом контексте, ты бы утверждал, что психический процесс подразумевания чего-то является самым важным в употреблении языка.