Людвиг Витгенштейн - Философские исследования [litres]

Даны два понятия – «толстый» и «худой». Ты бы сказал, что эта среда толстая, а вторник худой, или наоборот? (Я бы выбрал первое.) В данном случае «толстый» и «худой» имеют значение, отличное от обычного? Нет, у них отличное употребление. – Так следует ли мне вообще употреблять разные слова? Конечно, нет. – Я хочу употребить эти слова тут (в их привычном значении). – Но я ничего не говорю о причинах этого явления. Это могли бы быть детские ассоциации. Такова гипотеза, не более того. Каково бы ни было объяснение, желание остается в силе.

Если спросят: «Что ты на самом деле имеешь в виду под “толстым” и “худым”?» – я могу лишь объяснить значения обычным способом. Я не могу указать на примеры вторника и среды.

Здесь можно было бы говорить о «первичном» и «вторичном» значении слова. Только если слово обладает для тебя первичным смыслом, ты употребляешь его во вторичном.

Только если умеешь вычислять – на бумаге или вслух, – ты можешь оценить, посредством этого понятия, что значит вычислять в уме.

Вторичный смысл не есть «метафорический». Если я говорю: «Для меня гласная е желтая», я не имею в виду «желтая в метафорическом смысле». – Ведь я не могу выразить то, что хочу сказать, любым другим способом, не прибегая к понятию «желтого».

Кто-то говорит мне: «Жди меня у банка». Вопрос: имел ли ты в виду, когда говорил это, конкретный банк? – Это вопрос того же типа: «Ты предполагал сказать ему то-то и то-то, идя на встречу с ним?» Тут отсылка к конкретному времени (ко времени ходьбы, как первый вопрос – ко времени разговора), но не к опыту на протяжении этого времени. Значение есть опыт в столь же малой степени, как и намерение.

Но что отличает их от опыта? – У них нет опытного содержания. Ведь содержание (образы, например), которое сопровождает их и иллюстрирует, не является ни значением, ни намерением.

Намерение, с которыми действуют, «сопровождает» действие ничуть не больше, чем мысль «сопровождает» речь. Мысль и намерение не являются ни «простейшими», ни «составными»; их нельзя сопоставить ни единой ноте, звучащей во время действия или разговора, ни мелодии.

«Речь» (вслух или про себя) и «мышление» суть понятия разного рода; даже при том, что они состоят в тесной связи.

Интерес к опыту, кем-то пережитому, и интерес к намерению различны. (Опыт, возможно, сообщит психологу о «бессознательном» намерении.)

«При этом слове мы оба подумали о нем». Предположим, каждый из нас сказал эти слова себе – и как это может означать БОЛЬШЕ? – Но разве даже эти слова не просто некий зародыш? Они должны, конечно, принадлежать языку и контексту, чтобы и вправду служить выражением мысли о том человеке.

Загляни Бог в наше сознание, он бы не увидел там того, о ком мы говорили.

«Почему ты посмотрел на меня при этом слове, ты подумал о…?» – Выходит, налицо реакция в определенный момент, и ее объясняют, говоря: «Я думал…» или: «Я внезапно вспомнил…»

Говоря так, ты отсылаешь к тому моменту во время, когда говорили. Имеет значение, отсылаешь ты к этому моменту или к другому.

Простое объяснение слова не отсылает к событию в момент разговора.

Языковая игра «Я подразумеваю (подразумевал) то-то» (с последующим объяснением слова) сильно отличается от «Я думал о том-то, когда говорил». Последняя родственна «Это напомнило мне о…»

«Я уже трижды вспомнил сегодня, что должен написать ему». Какое имеет значение, что при этом происходило во мне? – С другой стороны, каково значение, каков интерес самого сообщения? – Это позволяет сделать определенные заключения.

При этих словах он представился мне». – Какова простейшая реакция, с которой начинается языковая игра – что может быть переведено в эти слова? Как люди приходят к употреблению этих слов?

Простейшая реакция может быть взглядом или жестом, но и, возможно, словом.

«Почему ты посмотрел на меня и покачал головой?» – «Я хотел дать тебе понять, что…» Это призвано выразить не знаковое правило, а цель моего действия.

Значение – не процесс, сопровождающий слово. Ведь никакой процесс не может иметь последствием наделение значением.

(Сходно, думаю, можно сказать: вычисление не есть эксперимент, поскольку никакой эксперимент не может иметь специфических последствий умножения.)

Имеются важные явления, сопровождающие речь, и мы часто их упускаем, когда говорим не думая; это признак речи, лишенной мысли. Но это не мышление.

«Теперь я знаю!» Что тут произошло? – Чего я не знал, когда объявил, что теперь знаю?

Ты смотришь неверно.

(Чему служит этот сигнал?)

И можно ли назвать «знание» сопровождением восклицания?

Знакомая физиономия слова, чувство, что оно как бы вобрало в себя свое значение, что оно фактически сходно со значением – возможно представить людей, которым все это будет чуждо. (Они не имели бы привязанности к словам.) – А как эти чувства проявляются в нас? – По тому, как мы выбираем и оцениваем слова.

Как я нахожу «правильное» слово? Как выбираю среди слов? Без сомнения, иногда я будто сравниваю их по оттенкам аромата: это слишком…, то чересчур…, а вот это подходит. – Но мне не всегда требуется судить, объяснять; зачастую достаточно лишь сказать: «Это просто неправильно». Я не удовлетворен, я продолжаю искать. Наконец слово находится: «Вот именно !» Порой я могу объяснить, почему. Просто поиск тут таков, а находка – такова.

Но разве слово, которое открывается тебе, не «возникает», так или иначе, особым образом? Смотри и увидишь! – Дотошное внимание бесполезно. Все, что оно способно выявить, – то, что сейчас происходит во мне. И как я, конкретно сейчас, могу вообще к нему прислушаться? Мне придется ждать, пока слово снова не откроется. Это, однако, странно: кажется, что не обязательно ждать стечения обстоятельств, можно вообразить подходящий случай, даже пусть его и не было в реальности. Как? – Я разыгрываю его. – Но что я могу изучить таким образом? Что я воспроизвожу? – Характерное сопровождение. Прежде всего: жесты, мимику, тон голоса.

Можно – и это важно – многое сказать о тонком эстетическом различии. – Первым, что ты скажешь, будет, быть может, просто: «Это слово подходит, а это нет» – или что-то вроде того. Но потом ты можешь обсудить все многообразие связей, производимых каждым из слов. Первое суждение не есть итог, ибо решающим является силовое поле слова.

«Слово вертится у меня на кончике языка». Что происходит в моем сознании? Это вообще не важно. Что бы ни происходило, это не то, что подразумевается выражением. Куда интереснее, что происходит в моем поведении. – «Слово вертится на кончике языка» говорит тебе: слово, о котором речь, ускользнуло от меня, но я надеюсь вскоре его найти. В остальном словесное выражение делает не больше, чем конкретное бессловесное поведение.