Арсений Куманьков - Война в XXI веке

– асимметрия (потеря государством исключительного права на применение силы);

– низкая интенсивность;

– глобализированность войны;

– политика идентичности как основание войны;

– применение террора как политического средства, т. е. для установления власти;

– «хищнические» методы финансирования;

– уменьшение боевых потерь (при этом высокий уровень потерь среди гражданских лиц);

– увеличение продолжительности войны и долгосрочное сохранение причин, провоцирующих рецидивы войны;

– территориальная близость к другим войнам как фактор риска;

– утрата ограничений войны, основанных на праве, обычае и военной этике (что наиболее важно для нашего исследования) [130] См.: Мюнклер Г. Осколки войны… С. 192–196; Калдор М. Новые и старые войны. С. 34–51, 392; Kaldor М. In Defence of New Wars. P. 8; Кревелъд M., ван. Трансформация войны. С. 18–63. .

Таким образом, у нас получается модель описания войны, которая предполагает выявление причин, целей, методов ведения, финансирования и способа окончания войны. Важно также обратить внимание и на легальноэтический компонент войны – на характерные приёмы обоснования конфликта и придания ему легитимности (этому будет посвящена глава 3 и отчасти глава 4). Рассмотрим приведённые характеристики новых войн чуть подробнее.

Классическую, старую нововременную войну мы охарактеризовали в главе 1 как войну симметричную. Государство воевало с другим государством, признавая его равным себе по статусу. Безусловно, государства разнились между собой по уровню экономического развития, численности населения, размерам армии и степени её готовности к боевым действиям. Симметрия подразумевает однотипность, а не идентичность и равносильность участников политических отношений [131] Мюнклер Г. Осколки войны… С. 217. . Тем не менее важным элементом межгосударственных отношений в Европе Нового времени было признание правового равенства государств.

Война находилась в ведении государств, которые распоряжались своими гражданами как «одушевлёнными инструментами». К тому же, множество социальных факторов могло повлиять на желание граждан поддерживать военную или мирную политику, которую вело их правительство. Так, например, после завершения Войны четвёртой коалиции 1806–1807 гг. и подписания Тильзитского мирного договора целая когорта прусских офицеров перешла на службу в русскую армию, не приняв подчинённого положения Пруссии по отношению к Франции (среди них был и Карл фон Клаузевиц, который находился на русской службе с 1812 по 1814 г.). А в 1870 г. на фоне неудач в войне с Пруссией, Седанской катастрофы и пленения императора Наполеона III, во Франции произошла Сентябрьская революция, монарх был объявлен низложенным и провозглашена республика, которая тем не менее продолжила войну, начатую свергнутым императором. Однако эти примеры представляют собой скорее исключения – в подавляющем большинстве случаев народы принимали войны, которые объявляли их правительства и поддерживали их вплоть до капитуляции.

Симметрия, характерная для старой войны, усиливалась и тем, что война велась при помощи регулярной армии. Безусловно, имели место партизанские и повстанческие движения. Но насильственная функция в это время однозначно закрепляется за государством, которое может реализовать её при помощи армии или полиции. Все иные случаи обращения к вооружённому насилию признаются теперь преступными и нелегитимными. В частности, это влечёт за собой профессионализацию солдата, который вооружается, одевается, тренируется за государственный счёт. Подобная унификация позволяет зафиксировать бинарность оппозиции военного и гражданского человека, равно как сделать ощутимым различение войны и мира, дозволенного и недозволенного на войне.

Новые войны характеризуются в первую очередь тем, что наиболее активным их участником становится не государство, а негосударственные субъекты (nonstate actors): партизаны, повстанцы, террористы, кланы, а также частные военные компании и разведывательные агентства. Многие из них считаются незаконными комбатантами, т. е., согласно нормам международного права, регулирующего войну, не имеют официального статуса участника военного конфликта. Эти акторы международной политики оспаривают монополию государства на ведение войны, представляя одну из воюющих сторон или даже инициируя эскалацию вооружённых конфликтов. Клаузевиц называл войну подлинным хамелеоном и отмечал: «…раз война есть часть политики, то, следовательно, она будет принимать и ее свойства. Когда политика становится более грандиозной и мощной, то таковой же становится и война; и этот рост может дойти до такой высоты, что война приобретет свой абсолютный облик» [132] Клаузевиц К, фон. Указ. соч. С. 550. . Здесь Клаузевиц говорит о возгонке войны, насилия и жестокости. Но эта схема работает и в обратном направлении. Если политика становится всё более и более партизанской, то партизанской станет и война. По словам Кревельда, крайне редко в современных «конфликтах с обеих сторон принимает участие регулярная армия, хотя часто содержание конфликта состоит именно в том, что регулярные войска, с одной стороны, борются с партизанами, террористами и даже гражданским населением, включая женщин и детей, – с другой» [133] Кревелъд М., ван. Трансформация войны. С. 46. . И в большинстве случаев регулярным армиям сложно вести борьбу с таким противником, как непосредственно в военном отношении, так и с точки зрения психологии этого процесса.

Кроме того, асимметрия проявляет себя и в том, что ряд государств стали явными лидерами в военной отрасли, с колоссальными военными бюджетами, модернизированными вооружёнными силами и крупными армиями. Если оценивать военную мощь по оборонному бюджету, то первенство здесь, безусловно, принадлежит Соединённым Штатам, за которыми с большим отставанием следует Китай, после которого, опять же на заметном удалении – такие страны, как Индия, Великобритания, Саудовская Аравия, Франция и, наконец, Россия. Наиболее многочисленные армии содержат Китай, Индия, США, КНДР и Россия. По итогам холодной войны появилась одна сверхдержава, получившая военно-техническое превосходство. К тому же она могла рассчитывать на помощь своих союзников. Вступать в большую, фронтальную войну с таким государством, с новой империей, укрепляющей своё господство за счёт использования собственных военных преимуществ, было бы абсурдно и губительно.

Асимметрия сил и правового положения породила и асимметрию войны. Но война не сфера чистого расчёта, где сильный всегда побеждает слабого. Об этой непредсказуемости войны, несколько в другом контексте высказался Клаузевиц, горячий противник сведения военного дела к математической науке: «…абсолютное, так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твердой почвы. С первых же шагов в эти расчеты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятий, счастья и несчастья. Эти элементы проникают во все детали ведения войны и делают руководство военными действиями по сравнению с другими видами человеческой деятельности более остальных похожим на карточную игру» [134] Клаузевиц К, фон. Указ. соч. С. 35. . И далее: «…военное искусство имеет дело с живыми людьми и моральными силами; отсюда следует, что оно никогда не может достигнуть абсолютного и достоверного. Для неведомого всегда остается простор и притом равно большой как в самых великих, так и в самых малых делах» [135] Там же. С. 36. . Война крайне неопределённа, успешное её ведение зависит от множества факторов. Нередко морально-психологическое превосходство позволяет компенсировать недостаток в технике или общей военной подготовке.