Арсений Куманьков - Война в XXI веке

Мэттис и Хоффман отталкивались в своём описании гибридной войны от концепции «войны трёх кварталов» (three block war) генерала Чарльза Чандлера Крулака. Основная идея «войны трех кварталов» заключалась в том, что военные подразделения в современной войне должны выполнять одновременно военные, гуманитарные и миротворческие функции [220] Krulak С. С. The Strategic Corporal: Leadership in the Three Block War. 1999. . . По словам Мэттиса и Хоффмана, эту схему необходимо дополнить четвёртым «кварталом»: «…психологическими или информационными аспектами операций. Этот четвертый блок является областью, в которой вы можете не находиться физически, но в которой мы общаемся или транслируем информацию» [221] Hoffman F.G., Mattis J.N. Op. cit. P. 19. . Четвёртый, информационный, квартал покрывает собой все три квартала. В среде, которая определяется нестандартным комбинированием сил и средств войны, контроль над инфраструктурными и информационными сетями становится ключевым компонентом достижения победы. Соответственно, важнейшей задачей оказывается интенсификация «интеллектуальной огневой мощи» [222] Ibid. подразделении, вовлечённых в конфликт. Главный вывод Мэттиса и Хоффмана: победоносному завершению вооруженного конфликта содействует не столько ведение ожесточённых боёв и уничтожение войск противника (хотя важны и успешные действия на поле боя), сколько господство в информационной среде, позволяющее не допустить воспроизводство враждебных сил посредством рекрутинга или вербовки наёмников с опорой на пропагандистские кампании.

Как видно из определений Мэттиса и Хоффмана, вызовы гибридной войны аналогичны тем, что связаны с новыми войнами в принципе. Это, во-первых, утрата бинарности традиционной межгосударственной войны; во-вторых, особый род тотальности войны, поскольку в конфликт вовлекается в том числе и гражданское население, которое возможно даже не может распознать своего участия в гибридном конфликте; и, наконец, сложности заключения мирного договора и выхода из войны.

Понятие «новые гражданские войны» не так популярно, как «новые войны» или «новый терроризм». Однако оно используется [223] Статья Стасиса Каливаса 2001 г. до сих пор остаётся качественным обзором зарождающейся в междисциплинарном исследовательском поле дискуссии о новых гражданских войнах: Kalyvas S.N. “New” and “Old” Civil Wars… и указывает на существующее у политических учёных, конфликтологов и даже экономистов представление о качественном изменении, произошедшем в характере гражданских войн после холодной войны. Соответственно, противопоставляются традиционные, старые гражданские войны и современные, новые. Первые представляются опосредованными групповыми интересами или коллективными травмами, идеологизированными и нацеленными в конечном счёте на политические трансформации. Вторые связаны с криминализацией насилия и хищничеством, определяющим их деполитизированный и деидеологизированный характер. Стремление к справедливости подменяется в новых гражданских войнах стремлением к наживе.

Естественным выводом в таком случае становится заключение о необоснованности и нередко немотивированности и неконтролируемости насилия, к которому обращаются в этих гражданских войнах. Дисциплине политической организации, которой требуется широкая народная поддержка для реализации собственных целей, противопоставляется неорганизованность преступной банды, отстаивающей частные интересы и не обладающей политическими амбициями [224] Collier P., Hoeffler A. Greed and Grievance in Civil War // Oxford Economic Papers. 2004. Vol. 56. No. 4. P. 563–595. . В результате, как справедливо замечает Стасис Каливас, интерпретация гражданских войн сводится при этом к дихотомии «повстанцы – это либо бандиты, мотивированные собственной алчностью, либо политические деятели, стремящиеся решить проблемы своей группы» [225] Kalyvas S.N. Op. cit. P. 102. , что является явным упрощением и искажением реальности гражданской войны.

Тем не менее следует отметить ряд особенностей, которые характеризуют скорее даже не сами гражданские войны как таковые, а контекст, который задаёт их интерпретацию и восприятие. Так, статистика ясно показывает, что ежегодно наибольшее число конфликтов, которые происходят в мире, – это конфликты внутригосударственные. При этом заметна тенденция к перерастанию внутригосударственных конфликтов в международные, т. е. они не прекращаются за явной победой той или иной стороны, но притягивают внимание и силы соседей или глобальных политических игроков. Внешние акторы берут на себя обязанности по пацификации конфликта, руководствуясь политическими целями (например, вести опосредованную борьбу с идеологическим противником) или экономическими мотивами (будь то военные поставки или контрабанда из зоны боевых действий). Это означает, что гражданские войны всё в большей степени становятся фактором, определяющим политическую обстановку в масштабах региона, в котором они ведутся, и зачастую заметно влияют на мировую политику. Иными словами, новые гражданские войны, как и новые войны вообще, глобализированы – и по составу участников, и по непосредственным и косвенным последствиям.

Здесь же стоит отметить ещё одно явление, связанное с глобализацией – а именно, «глобальную идентичность». В условиях, когда открытость границ и цифровые средства коммуникации позволяют получать поддержку не только за счёт жителей одного города, села или региона, но также и установить контакты с людьми из других стран, возможности распространения идей и рекрутинга значительно повышаются. Гражданская война, таким образом, превращается из столкновения локальных этносов, племён, социальных групп в глобальный конфликт [226] См.: Ahmad A. Going Global: Islamist Competition in Contemporary Civil Wars // Security Studies. 2016. Vol. 25. No. 2. P. 353–384. .

Во-вторых, увеличение продолжительности гражданских войн и рост их числа. Сами по себе эти тенденции прослеживаются, начиная с 1945 г., и не связаны с какими-то специфическими обстоятельствами периода, начавшегося после окончания холодной войны (хотя именно в 1990-е годы количество гражданских войн достигло наивысшей отметки, затем начался период спада, который к началу 2010-х годов вновь сменился ростом) [227] Статистика приведена no: Fearon J.D. Why Do Some Civil Wars Last so Much Longer Than Others? // Journal of Peace Research. 2004. Vol. 4L No. 3. P. 276; Allansson M., Melander E., Themnér L. Organized violence, 1989–2016 //Journal of Peace Research. 2017. Vol. 54. No. 4. P. 576. . Но специфичным становится то, что, во-первых, внешнее вмешательство в гражданские войны, совершаемое в том числе и наиболее политически и экономически стабильными и развитыми в военном отношении государствами, не приводит к выходу государства, переживающего гражданскую войну, из кризиса и появлению там самодостаточного, стабильного правительства [228] Fearon J.D. Civil War and the Current International System // Daedalus. 2017. Vol. 146. No. 4. P. 27–28. . А во-вторых, распространение гражданских войн и распад государств в Северной Африке и на Ближнем Востоке происходит абсолютно неконтролируемо, что негативно сказывается на европейской и общемировой безопасности [229] Ibid. P. 28–29. . Проведение миротворческих операций в этом регионе чрезвычайно затруднено или даже невозможно, а попытки внешней политической реконструкции не привели к успеху, как это случилось в Ираке и Афганистане. Несмотря на то что в прошлом некоторые гражданские войны приводили к демократизации, значительная часть внутригосударственных конфликтов в африканских государствах или странах Ближнего Востока либо не смогли совершить демократический транзит, либо указанные политические процессы не позволили добиться мира [230] Rissane В. Nations Torn Asunder. The Challenge of Civil War. N.Y.: Oxford University Press, 2016. P. 103–104. . В результате гражданские войны вспыхивают или повторяются там всё чаще и чаще.