Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Во-вторых, принципиальная готовность Карнапа проверять научными методами заявления парапсихологов. И в самом деле, почему нельзя применять науку, чтобы разоблачать полтергейсты и опровергнуть возможность общения с покойниками? Но когда Витгенштейн заметил в библиотеке Карнапа книгу об экстрасенсорном восприятии, он в гневе швырнул ее на пол и с тех пор пресек всякое общение с Карнапом [192] 192 Neider, 1977. .

Но и без этой выходки Карнап и Витгенштейн были настолько разные, что это рано или поздно сказалось бы на их отношениях. Характеры у них были абсолютно несовместимые: с одной стороны — вдохновенный художник, с другой — дотошный ученый.

Карнап настаивал, что «тот, кто трудится на ниве философии, должен придерживаться такого же строгого и ответственного подхода, что и при научных исследованиях» [193] 193 Carnap, 1928a, предисловие. . Вот и в предисловии к Aufbau Карнап описывал будущее философии так: «Если каждому будет отводиться лишь небольшая задача по философии, например, стандарты научной практики, то, по нашему мнению, мы сможем смотреть в будущее гораздо увереннее. Медленное тщательное строительство, мысль за мыслью — и пусть каждый вносит в общее дело лишь то, за что он может ручаться и что он способен обосновать. При такой методологии структура возводится камень за камнем, и постепенно возникает прочное здание, которое затем каждое следующее поколение сможет расширять и надстраивать» [194] 194 Ibid. .

Между тем мысль о прочном здании для грядущих поколений была Витгенштейну особенно отвратительна. Он даже не желал добавлять «камень за камнем» к собственному «Трактату». Напротив! В следующие десять лет ему предстояло снести его до основания. Не стремился он и участвовать в «общем деле». Впоследствии он скажет: «Я не смог основать школу, поскольку не хочу, чтобы мне подражали» [195] 195 Wittgenstein MS 134. Рукопись № 134 по каталогу G. H. von Wright. .

А Карнап катастрофически недооценивал глубину пропасти, которая легла между ним и Витгенштейном: «Когда Витгенштейн говорил о философских проблемах, о знании, языке и мире, я в целом соглашался с его воззрениями, а его замечания, безусловно, всегда были познавательными и заставляли задуматься. Поэтому мне было жаль, когда он решил прекратить наше общение. Он сказал Шлику, что может говорить только с тем, кто «будет держать его за руку»» [196] 196 Carnap, 1963. .

Но утешение и изъявления преданности в планы Карнапа отнюдь не входили. Наоборот, он никогда не стеснялся подвергать убеждения сомнению, в том числе и свои, ведь это основа научного миропонимания, а его Карнап придерживался неуклонно. Именно так — «Научное миропонимание» — и назывался его манифест, с которым Венскому кружку вскоре предстояло выйти на публичную арену.

Вена, 1928–1930.В жизни кружка Шлика наступает новый этап — этап публичности; кружок выпускает манифест без ведома своего руководителя. Анонс «Научного миропонимания». Витгенштейн высказывает опасения, как бы кружок не стал компанией хвастунов. Шлик приветствует перемену и называет философию искусством. Вольнодумец Ган провозглашает кредо: Бог не занимается математикой. Карнап клеймит метафизику, утверждает, что «Ничто» Хайдеггера ничего и не значит. Нейрат делает ставку на пролетариат, называет интеллектуалов пятнами жира на поверхности супа.

Писатель Хаймито фон Додерер, автор «Штрудльхофских лестниц», как-то сравнил славу с боевым кораблем: разгоняется медленно, зато потом не остановить.

Имя Морица Шлика стало известно философам далеко за пределами немецкоговорящих стран. Он получил приглашение провести летний триместр 1929 года в Стэнфорде — молодом университете, который когда-то так восхитил Людвига Больцмана, называвшего его своим любимым Эльдорадо.

Шлик принял приглашение с радостью. Со времени женитьбы на Бланш в 1907 году он ни разу не бывал в Соединенных Штатах, а уже приближалась серебряная свадьба. Солнечная Калифорния манила изголодавшегося по солнцу профессора. А к осени он собирался вернуться в Вену.

За несколько недель до поездки Шлику предложили профессорскую кафедру в Боннском университете — явный знак профессионального признания. В таких случаях университет, где ученый уже работает, как правило, выдвигает встречное предложение, чтобы удержать преподавателя. Случается, что подобные аукционы идут довольно долго и могут принести уважаемому профессору солидную прибыль. Однако венские высокопоставленные лица оказали Шлику холодный прием. Все, что имело предложить ему австрийское чиновничество, сводилось к скудному жалованью для ассистента Шлика, помощника библиотекаря Фридриха Вайсмана, который до этого работал совершенно бесплатно [197] 197 Письмо Шлика Майеру, 29 мая 1929. . Такое жалкое встречное предложение никак не могло считаться соблазнительным, более того, это было оскорбление. Неудивительно, что приглашение из Бонна искушало Шлика все сильнее. Прощание с Веной становилось вероятнее с каждым днем.

Лишь тогда члены кружка Шлика осознали, какую важную роль играет для них Шлик. И написали ему коллективное письмо с косвенным обращением: «Если профессор Шлик покинет Вену, сторонники строго научного миропонимания лишатся своего духовного лидера и знаменитого представителя в университете, и восполнить такую утрату для венской интеллектуальной жизни будет невозможно» [198] 198 Письмо Общества Эрнста Маха Шлику, 2 апреля 1929. .

Когда о грядущем отъезде Шлика услышал Рудольф Карнап, который в это время лечился от какой-то легочной болезни в Давосе, он в тревоге написал другу: «Это будет тяжкий удар и для Венского университета, и для каждого из нас» [199] 199 Письмо Карнапа Шлику, 6 апреля 1929. .

В ответ Шлик послал ему открытку с сообщением, что еще не принял окончательного решения. Но на обратной стороне этой открытки был фотопортрет очаровательной венской барышни по имени Лизль Гольдарбайтер, которая только что завоевала титул «самой прелестной женщины в Европе». Не нужно было ходить на лекции профессора Фрейда, чтобы догадаться, в каком направлении Шлика тянет сильнее.

В день отправления в плавание через Атлантику Шлик написал из Бремена австрийскому руководству, что принял бы лестное предложение из Бонна, если бы не коллеги и ученики, которые «в последний момент» убедили его, что важные философские задачи требуют его присутствия в Вене, особенно сейчас.

И вот Мориц Шлик отплыл в Новый Свет, намереваясь вернуться осенью.

«Как же мы обрадовались, услышав, что Шлик решил остаться в Вене! — вспоминал Карл Менгер. — «Это надо отметить! — воскликнул Нейрат, и все согласились с ним. — Надо написать книгу, где описываются наши взгляды, манифест кружка, и посвятить ее Шлику, когда он вернется осенью». И Нейрат со свойственной ему быстротой тут же сел за работу» [200] 200 Menger, 1982. .