Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Витгенштейн вернулся в Вену, но не в философию. Зачем? Ведь он решил все ее проблемы. Как он писал, это показывало, насколько ничтожны реальные достижения философии — и именно это и придавало ценность его трактату. Свой труд Витгенштейн посвятил памяти Дэвида Пинсента. Его миниатюрный, нежный друг был летчиком-испытателем и погиб при аварии на военном аэродроме в Фарнборо.

Состояние, которое Людвиг унаследовал от отца, только выросло, поскольку средства были мудро инвестированы в американские предприятия. Однако Витгенштейн решил раздать все сестрам и брату — на тот момент в живых остался только один, Пауль, пианист-виртуоз, потерявший на войне правую руку. Теперь Пауль мог играть только пьесы для левой руки, и для него создавали фортепианные концерты и Морис Равель, и Сергей Прокофьев, и многие другие композиторы.

«Чтобы брюзжать с чистой совестью» [171] 171 Somavila I, Begegnungen mit Wittgenstein, в кн.: Hänsel, 2012. ( anständig zu krepieren ), Людвиг Витгенштейн решил стать учителем в начальной школе. Тогда он жил с сестрами, одна из них дружила с матерью Хейнца фон Фёрстера (1911–2002), будущего кибернетика. Десятилетний Хейнц только что выдержал экзамен в среднюю школу. Естественно, это великое событие нужно было как следует отметить — с кофе и пирожными. Тут на сцену вышел Витгенштейн, как всегда, в кожаной куртке.

— Ну, Хейнц, кем ты станешь, когда вырастешь? — спросил Витгенштейн виновника торжества.

— Ученым! — с энтузиазмом воскликнул маленький Хейнц.

— Видишь ли, чтобы стать ученым, надо очень много знать, — мягко заметил Витгенштейн.

— Я уже знаю очень много! — сказал Хейнц.

— Да, но ты еще не знаешь, насколько ты прав, — возразил Витгенштейн [172] 172 Хейнц фон Ферстер, личное сообщение. .

Витгенштейн год проучился в венском педагогическом колледже и нанялся в школу в Траттенбахе — маленькой деревеньке с вечно задымленным из-за высокой фабричной трубы воздухом — в горах Нижней Австрии. «Логико-философский трактат» был завершен и поэтому перестал его радовать. Его отвергли несколько издателей, а пространное предисловие Рассела не оправдало ожиданий Витгенштейна. Однако в конечном счете именно оно послужило главной причиной публикации трактата в 1921 году в серии Ostwalds Annalen der Naturphilosophie . По воле случая «Трактат» стал последним томом этой престижной серии, а поскольку издатель спешил, гранки Витгенштейну не показали. К вящему своему ужасу, философ обнаружил, что его логические формулы перепутаны, а текст пестрит опечатками. А хуже всего — предисловие Бертрана Рассела никуда не делось.

Судьба перевода «Трактата» на английский сложилась удачнее. Его выполнил кембриджский лингвист Чарльз К. Огден (1889–1957), которому очень помогал в работе восемнадцатилетний студент Фрэнк П. Рамсей (1903–1930), выдающийся вундеркинд-математик. В 1922 году вышло двуязычное издание под солидным латинским названием, которое предложил Дж. Э. Мур: Tractatus Logico-Philosophicus .

Витгенштейн признавался Расселу, что никто никогда не поймет его книгу, несмотря на ее, как он выражался, «кристальную ясность» [173] 173 Письмо Витгенштейна Расселу, 13 марта 1919. . Однако в другом месте он отмечал: «Я отдаю себе отчет, что все эти фразы малопонятны». Кроме того, он, похоже, сознавал, по крайней мере отчасти, что его стиль шатко балансирует на грани между ослепительной прозрачностью и полной мутностью, что отражает противоречие между стремлением выражаться как можно яснее и пониманием, что есть вещи, которые выразить невозможно. В дальнейшем писательница Ингеборг Бахман скажет, что стиль Витгенштейна одновременно загадочен и ясен. Так, в Трактате говорится: «Цель философии — логическое прояснение мыслей. Философия не теория, а деятельность. Философская работа состоит, по существу, из разъяснений. Результат философии — не некоторое количество «философских предложений», но прояснение предложений. Философия должна прояснять и строго разграничивать мысли, которые без этого являются как бы темными и расплывчатыми» (4.112). И далее в том же духе: «Все то, что вообще может быть мыслимо, должно быть ясно мыслимо. Все то, что может быть сказано, должно быть ясно сказано» (4.116).

Однако тот же автор пишет: «Невыразимое содержится — невыраженным — в выраженном» [174] 174 Письмо Витгенштейна Энгельману, 9 апреля 1917. . Витгенштейн всю жизнь возвращался к мысли о разграничении между тем, что можно сказать , и тем, что можно лишь показать . «Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно показывает себя; это — мистическое» (6.522).

«Трактат» делает на это особый упор: утверждение имеет смысл, только если представляет собой «картину» факта. Увы, можно сказать, что этой желаемой чертой обладают лишь считанные утверждения из «Трактата». Витгенштейн великодушно признает наличие этой проблемы: «Мои предложения поясняются тем фактом, что тот, кто меня понял, в конце концов уясняет их бессмысленность, если он поднялся с их помощью — на них — выше их (он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того как он взберется по ней наверх)» (6.54).

Безусловно, сам Витгенштейн лестницу отбросил. Он в жизни не видел, как выглядит начальная школа изнутри, но стал учителем начальной школы и посвятил себя этой задаче со всем рвением неофита. Составил «Словарь для начальных школ» ( Wörterbuch für Volksschulen ), оборудовал свой кабинет беличьими скелетами. Возил своих учеников на экскурсии в Вену, водил в горные походы, пичкал математикой.

Много лет спустя одна его бывшая ученица вспоминала: «Зачастую уроки начинались с арифметических заданий, а потом мы весь день ничем не занимались, кроме арифметики. Он не придерживался расписания. Он был страстным поклонником математики и хотел правдами и неправдами привить эту страсть и нам» [175] 175 Leinfellner and Windholz, 2005. .

Не все ученики разделяли рвение Витгенштейна. Один из них вспоминал: «А потом он приходил в ярость — это было очень страшно — и драл нас за волосы, и на этом, естественно, все и заканчивалось» [176] 176 Ibid. .

Отношения с односельчанами у Витгенштейна испортились. Сельский учитель с кембриджским образованием писал из Нижней Австрии Бертрану Расселу, который тогда был приглашенным профессором в Китае: «Я еще в Траттенбахе и окружен, как всегда, мерзостью и низостью. Люди здесь такие же никчемные и безответственные, как везде. Траттенбах — особенно непримечательная австрийская деревня, а Австрия после войны пала так отчаянно низко, что об этом ничтожестве и говорить нечего» [177] 177 Письмо Витгенштейна Расселу, 28 ноября 1921. .

Положение не улучшили и переводы нетерпимого учителя-тирана в другие школы в соседних деревнях Пухберг и Оттерталь.