Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Австрийская ассоциация социал-демократических писателей избрала Бруннграбера председателем. Однако эта честь не принесла ему ничего хорошего, поскольку вскоре после захвата власти новый австрофашистский режим распустил ассоциацию и запретил ему публиковать свои произведения. Впрочем, как ни странно, его сочинения были хорошо приняты в соседней нацистской Германии. Роман «Опиумная война» ( Opiumkrieg ) стал одной из крупнейших издательских удач Третьего рейха. Вероятно, дело в том, что главные злодеи в романе — англичане. Доктор Геббельс даже отправил в Вену самолет, чтобы по воздуху доставить гениального писателя в Берлин на торжественный прием к одному художнику.

После Второй мировой войны Бруннграбер, человек гибких политических убеждений, вернулся в Австрийскую социалистическую партию. Вторая Австрийская республика решила поучиться на ошибках Первой. Среди первейших целей нового коалиционного правительства было укрепление национальной солидарности. Было понятно, что не стоит отдавать эту задачу на откуп блистательным австрийским горнолыжникам — одному из немногих источников патриотической гордости. Поэтому правительство сделало соблазнительный заказ Рудольфу Бруннграберу: он должен был написать сценарий для фильма «Первое апреля 2000 года» в соавторстве с Эрнстом Марбо, членом другой партии — христианско-социалистической. И в самом деле, среди главных уроков, которые надо было извлечь из ошибок Первой республики, была мысль, что ни в коем случае нельзя идти друг на друга войной, а следует трудиться бок о бок, в дружной команде, а это означало, что каждую задачу надо поручать двоим — по одному представителю от каждой партии.

Два сценариста выполнили задание, как говорится, с огоньком. Роль канцлера сыграл самый популярный артист в Австрии Йозеф Майнрад, по праву считавшийся воплощением идеального австрийца (честный, скромный и при этом чертовски обаятельный). В фильме рассказывалось, как ему удалось освободить Австрию от пятидесятипятилетней оккупации союзническими войсками. Наглядный пример того, как Австрия проводит косметические операции на своем прошлом. В фильме канцлер, чтобы пробудить лучшие стороны натуры оккупантов, излагает австрийскую историю с самого начала — Моцарт и все такое прочее. Однако, надо сказать, в его рассказе недостает некоторых менее симпатичных моментов: ничего не говорится ни о Гитлере, ни о нацистах, ни о двух мировых войнах — об этом он просто молчит. Недаром старинная венская пословица гласит: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» [283] 283 Также этой фразой завершается «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна. (Прим. пер.) . Такое ощущение, что оккупационные войска в фильме загадочным образом прилетели с другой планеты. Рудольф Бруннграбер прекрасно чуял Zeitgeist — дух времени.

В другом романе, который Бруннграбер написал в 1949 году, через несколько лет после кончины Нейрата, он выводит своего бывшего начальника в образе могучего, лысого, пузатого директора музея: «Прямо-таки кондотьер, сошедший с картины Кастаньо», гладко выбритый, с кривоватым носом, торчащим на лице, будто приклеенный куб, и плечами, похожими на утесы. Бруннграбер добавил: «Если вглядеться, его слоновьи глазки были одновременно лукавыми и добродушными, а губы — кокетливыми, как у девушки» [284] 284 Ibid. .

Назывался роман «Путь через лабиринт» ( Der Weg durch das Labyrinth ), и в конце директора музея арестовывают, наскоро судят и расстреливают политические противники.

С Венским кружком помимо Рудольфа Бруннграбера были связаны еще три австрийских романиста. Личные знакомства были по большей части поверхностными, просто эти писатели и мыслители были завсегдатаями одних и тех же кофеен, но иногда связь оказывалась глубже и прочнее. Эти три автора — Роберт Музиль, Герман Брох и Лео Перуц — даже гордились тем, что черпают писательское вдохновение в излюбленных темах кружка — точном мышлении и научном миропонимании. Кстати, все трое изучали математику, и каждый по-своему старался, чтобы об этом никто не забывал.

Роберт Музиль оставил академическую карьеру ради литературы. Однако оказалось, что первые его успехи трудно повторить. Когда в 1914 году началась война, Музиль приветствовал ее как избавление, но на самом деле она принесла ему лишь «пять лет рабства». Поскольку он был капитаном запаса, то почти все военные годы провел в должности корректора тирольской военной газеты. После войны он пытался заработать как сочинитель-фрилансер — писал рассказы, эссе, сочинил две-три пьесы — однако успеха добился лишь умеренного. Теперь он задумал великий прорыв: сделать венцом своей литературной карьеры великий австрийский роман, точное зеркало эпохи.

Поначалу центрального персонажа «Человека без свойств» должны были звать Андерс, и он был лектором по философии. Но вскоре Музиль решил дать своему герою другую профессию: «Философы — это притеснители, не имеющие в своем распоряжении армии и потому подчиняющие себе мир путем заключения его в систему» [285] 285 Цит. по: Роберт Музиль. Человек без свойств… Кн. 1. . Вот почему в раннем черновике Музиль решил «превратить Андерса в математика». Эти слова из его заметок обведены жирной рамкой и снабжены припиской: «Он заимствует свой математический стиль у Ницше: его мышление холодно, остро, как нож, математично». В дальнейшем Музиль переименовал героя: Андерс стал Ульрихом. «Об Ульрихе же… можно было с уверенностью сказать, что он любил математику из-за людей, которые ее терпеть не могли» [286] 286 Ibid. .

В комедии Музиля «Винценц и подруга важных господ» [287] 287 Перевод Н. Федоровой. (Прим. пер.) главный герой тоже математик, однако он оказывается мошенником, который обчищает своих соперников до нитки, чтобы финансировать систему азартной игры, которая не противоречит теории вероятности.

Герой «Человека без свойств» отнюдь не мошенник, он собирается стать «интеллектуалом будущего», способным бесстрашно глядеть в лицо «ясному, как день, мистицизму». По мнению Музиля, математика — мощное оружие. Характерная для Музиля агрессивность особенно заметна в черновых названиях глав, от которых он затем отказался: «Логик и боксер» или «Математика, наука с дурным глазом». Некоторые стороны этого «переизбытка отваги» и «дьявольски опасного математического интеллекта» уже давали повод задуматься юному Терлесу, герою первого романа Музиля: «Я думаю, если бы мы были чересчур добросовестны, то математики не было бы на свете» [288] 288 Перевод С. Апта. (Прим. пер.) .

В математиках Музиля восхищало «чувство возможного». Эта черта, как он ее видел, была способностью воображать всевозможные гипотетические сущности и воспринимать воображаемое так же серьезно, как реальное.