Шарль Лало - Введение в эстетику

Наиболее значительные различия между людьми представляют собою лишь незначительные отклонения от этого стечения обстоятельств. «Как бы ничтожны ни были эти отклонения в элементах, они грандиозны в массе, и малейшее искажение в факторах приводит к сильнейшим искажениям в продуктах их» [156] Ibid., стр. XIX. .

Нам придется позже определить подробнее эти три существенные силы среды, чтобы знать, действительно ли они специфичны для искусства; пока же мы коснемся лишь их неизбежно относительного характера.

Первый шаг метода состоит в том, чтобы связать с внешними условиями среды прежде всего какое-нибудь искусство вообще или же школу; затем этой операции подвергаются произведение художника и сам художник; наконец, чрез этих двух посредников связывается с внешними условиями среды каждое произведение, взятое в отдельности. «Мы приходим, таким образом, к установлению того правила, что для понимания художественного произведения, художника, группы художников надо точно представить себе общее состояние духа и нравов времени, к которому они относятся. Здесь кроется последнее объяснение; здесь лежит первоначальная причина, определяющая остальное» [157] Philosophie de art, I, стр. 7. .

Вообще говоря, искусство и современная цивилизация рождаются, процветают и умирают одновременно; таково было положение дел, например, в золотой век афинской республики, во времена Перикла, в эпоху расцвета испанского искусства с XVI до середины XVII в. или же в довольно короткий период расцвета голландской или венецианской живописи. «Среда приносит или уносит искусство вместе с собой, подобно тому как большее или меньшее охлаждение порождает или уничтожает росу» [158] Ibid., I; 220. .

Таким образом, мы придем к объяснению общих черт произведения каждого значительного художника чрез указание их необходимых и вполне достаточных для их возникновения условий. Ибо произведение лишь кажется обособленным и изолированным. Вокруг Шекспира, который на первый взгляд кажется свалившимся с небес чудом или упавшим из другого мира аэролитом, находим дюжину значительных драматургов: Уэбстера, Форда, Мессинджера, Марлоу, Бен-Джонсона, Флетчера и Бомона, – писавших в одинаковом с ним стиле и в одинаковом духе. Театр их характеризуется теми же чертами, что театр Шекспира; вы найдете у них тех же жестоких, ужасных действующих лиц, те же неожиданные развязки с массой убийств, те же внезапно вспыхивающие и необузданные страсти, тот же беспорядочный, экстравагантный, резкий и блестящий стиль, то же утонченное и поэтическое чувство деревни и картин природы, те же типы нежных и глубоко любящих женщин. Рубенс равным образом кажется исключительной личностью, не имеющей ни предшественников, ни последователей. Но достаточно отправиться в Бельгию, чтобы найти целую группу живописцев, талант которых подобен таланту Рубенса: прежде всего, Крайер, которого в свое время рассматривали как его соперника, Адам ван Ноорт, Герард Зегхерс, Ромбоутс, Абрагам Иансенс, ван Роозе, ван Тульден, Ян ван Оост и другие, известные вам Иордане, ван Дейк, одинаково понимавшие живопись и, несмотря на индивидуальные различия, сохранившие вид семьи [159] Ibid., I; 220., стр. 3–4. .

Наконец, согласно дальнейшим исследованиям, верное относительно художественного произведения, взятого в целом, сохраняет свое значение и для деталей каждого произведения. Вот, значит, и «закон его создания». «Этот закон может на первый взгляд выражаться таким образом: художественное произведение определяется средой, иначе говоря, общим состоянием духа и нравов». [160] Ibid., I; стр. 49.

Таким именно образом Тэн мыслит определение общих черт всякого произведения при помощи общих и внешних условий его создания.

Но предположим даже, что все общие условия художественного произведения известны, все же останется еще исследовать одну существенную часть эстетического факта: индивидуальность художника и его творчества. Она до сих пор выступает пред нами лишь как безличный продукт среды. Но вдохновенный или гениальный художник бывает таковым именно в силу своей индивидуальности, оригинальности, ставящей его вне стада, как вожака, по крайней мере, если не как пастуха. Общие условия отлично объясняют нам психику среднего человека или, в случае надобности, так называемой публики, но они не объясняют нам психологии художника, отличительная черта которого в том, чтобы казаться тем более оригинальным, отличным от других, индивидуальным и единственным, чем более он значителен в искусстве. Метод не выполнил бы своей главной задачи, если бы он не достиг этой точки, по необходимости центральной в области эстетики.

Этой новой проблеме соответствует совершенно другой метод или направление. Для того чтобы объяснить гениальную индивидуальность, Тэн проникает как бы в самую сердцевину факта: он пытается уловить наиболее своеобразные черты художника через посредство его произведения, биографии и среды; когда же эта предварительная и часто молчаливая индукция закончена, то в главной роли выступает уже дедукция, готовая к проверке при каждом своем применении. Такой прием, пожалуй, наиболее систематически применен в этюде о Тите Ливии [161] Есть русский пер. Тэн. Τит Ливии, под ред. В. Герье. ; великий историк этот прежде всего обладал темпераментом оратора. И из синтеза этих двух элементов – истории и красноречия – в одной «господствующей черте» вытекают все остальные подчиненные черты человека и его произведения.

Этюды о Лафонтене, «Опыты» (Essais) о Лабрюйере, Бальзаке и большинство глав «Истории английской литературы», как, с другой точки зрения, «Происхождение современной Франции» иллюстрируют этот метод, непосредственно заимствованный из способов классификации, применяемых в естественных науках.

Таким образом, индивидуум выступает пред нами, по выражению Спинозы и Лейбница, как «духовный автомат», как «монада», движимая внутренними силами, в свою очередь управляемыми имманентной логикой, развитие которой составляет личную жизнь каждого, ибо в нас содержится все; заурядный или гениальный человек – в особенности, быть может, гениальный (ибо эта исключительность составляет его силу и его превосходство) – представляют собою «движущуюся теорему»: индивидуальную жизнь можно вывести из его формулы, подобно тому, как эволюция Вселенной выводится из ее «существенной формулы», достаточно вспомнить конец «Французских философов XIX в.» и книги «О буме» [162] De l'intelligence есть в русск. пер. И. Тэн. Об уме и познании. .

Одно письмо Тэна хорошо определяет эту вторую точку зрения. «Затруднение при исследовании заключается для меня в том, чтобы найти характерную или господствующую черт у, из которой все могло бы выводиться геометрически, – одним словом, найти формулу предмета. Мне кажется, что формула Тита Ливия такова: оратор, ставший историком. Все его недостатки, все его достоинства, влияние, которое на него оказали воспитание, жизнь, гений нации и эпохи, характер, семья, – все сводится к этой формуле. Это оратор, созданный для общественной жизни, оратор, который в момент, когда проявления общественной жизни подавлены, бросается в прошлое». [163] Taine. Lettreä С. de Witt (1853). Correspondance, том II Несомненно, это индивидуальное сочетание способностей духа возникло отчасти благодаря расе, среде, в особенности же благодаря моменту. При иных условиях Тит Ливии, наверное, не был бы тем, кем он был. Тем не менее это сочетание свойственно лишь его личности, ибо его современники обладали каждый талантами, весьма отличными от его талантов. В Предисловии к Титу Ливию Тэн взывает к Спинозе, этому преимущественно дедуктивному философу, трактовавшему человеческие страсти «геометрическим методом». Так как все в индивидууме находится в связи и в подчинении, то все зависит в нем от «главного свойства», от «преобладающего характера», по терминологии естествоиспытателей, «однообразное действие которого различно передается нашим различным колесам и сообщает нашей машине необходимую систему заранее предвиденных действий» [164] Tite – Live, стр. 56. . Мы достаточно далеки при этом от индуктивного метода или, по крайней мере, находимся в том из его фазисов, который наиболее дедуктивен.