Шарль Лало - Введение в эстетику

Античные метафизики – реалисты – в согласии с древним Гераклитом говорили: «Дважды в одну и ту же реку не войдешь». В самом деле, река все время течет и меняется. Идеализм новейшей философии охотнее скажет: «Одну и ту же книгу дважды не читают». Не книга изменилась между двумя чтениями, но мы. Однако вывод остается тот же. Какой вывод? Что существует лишь становление, бывание, но отнюдь не закон? Почему бы не сказать: существуют лишь эволюция и законы эволюции? Философия иногда колеблется в выборе между двумя этими гипотезами, наука – никогда.

Внутренняя логика хорошо понятого импрессионизма приводит к истолкованию его как помолодевшего – т. е. ставшего относительным и, если возможно, научным – догматизма. Помимо этого рационального истолкования возможно еще лишь одно: так как импрессионизм всецело отдается исключительно индивидуальным впечатлениям и заботится прежде всего о том, чтобы не нарушить их индивидуальности, то роль его свелась бы – как это справедливо по отношению ко всякому скептицизму – к молчанию. И поистине было бы обидно за литературу, если бы Франс или Леметр столь далеко зашли в импрессионизме…

Включить лучше понятный догматизм в импрессионизм или, что то же, разумный импрессионизм в научный догматизм – таков идеал.

В этом смысле Густав Лансон превосходно показал, как импрессионизм должен быть не целью, а средством – и средством существенным, хотя это звучит парадоксально, – для так называемого объективного метода.

«Было бы более научным признавать и точно установить роль импрессионизма в наших исследованиях, чем отрицать его… Раз импрессионизм является единственным методом, дающим нам чувство энергии и красоты художественных произведений, то следует открыто применять его для этой цели; но тем самым мы в то же время решительно ограничиваем его» [147] G. Lanson. La methodede l'histoire litt er a ire, Revue du Mois, октябрь 1910, стр. 394. В Delamethodedanslessciences, серия II, Alcan, 1911, стр. 234. (Есть русский перевод сборник Метод в науках, СПб., 1911.) .

Итак, достаточно свести импрессионизм к тому, чтобы он не выходил из собственных границ. «Импрессионистская критика неоспорима и законна, когда она держится в пределах своего определения… Человек, описывающий то, что происходит в нем, когда он читает книгу, и ничего, кроме своих внутренних переживаний, не утверждающий, дает истории литературы ценное свидетельство, и такие свидетельства никогда не будут встречается в изобилии… Откровенный импрессионизм, мерило реакции духа на книгу, мы принимаем: он нам полезен» [148] Lanson, ibid 1911, стр. 222. .

Будет ли это наш собственный импрессионизм или же речь идет об импрессионизме других? В сущности, оба вида импрессионизма сразу – это то, что во всем называется объективностью. «Если мы отказываемся считаться со своими собственными реакциями на художественное произведение, то лишь затем, чтобы отметить реакции других: объективные по отношению к нам, они будут субъективны по отношению к изучаемому произведению» [149] Ibid 1911, стр. 232. .

Объективностью мы называем во всякой вещи согласие возможно большего числа внешних образов ее, каждый из которых представляет собою чисто субъективное впечатление. «Прежде всего, что мы должны понимать под объективностью? – спрашивает Анри Пуанкаре. – Объективность мира, в котором мы живем, гарантирует нам то, что мир этот общ у нас с другими мыслящими существами… Станем ли мы на моральную, эстетическую или на научную точку зрения – вывод остается неизменным. Нет ничего объективного, кроме того, что тождественно для всех» [150] Н. Poincare, Lavaleurdelascience, 1904, стр. 262, 264. (Естьрусск. пер. Анри Пуанкаре, Ценность науки.) .

«Таким образом, единственная объективная реальность – это отношения вещей, из которых вытекает мировая гармония. Несомненно, эти отношения, эта гармония не могли бы быть постигнуты вне разума, который их постигает или чувствует. Но тем не менее они объективны, потому что они общи для всех мыслящих существ и общимии останутся» [151] Ibid, стр. 271. .

Может быть, скажут, что именно эта абсолютная универсальность воспринимаемых образов вещей никогда не была достигнута в эстетике, так как в ней имеются субъективные образы вещей, но никогда нет всеобщего согласия относительно них. Но его нет и в любой другой науке. Наука лишь средство представить действительность с помощью системы символов, вся ценность которых в том, что они более удобны, чем другие. Это удобство всеобще лишь в той же мере, что и эстетическое наслаждение, – ибо что такое абсолютное удобство, одинаковое для всех индивидуумов, во все времена и в самых различных сферах? Оно допускает лишь бесконечные степени и оттенки, но никогда не достигает непознаваемого предела, к которому, как мы говорим, оно стремится, этой «реальности», «абсолюта», «вещи в себе» догматиков.

Вот почему нижеследующие слова Пуанкаре применимы не только к науке, но и к эстетике – с сохранением всех оттенков. «Скажут, что наука лишь классификация и что классификация может быть не истинной, но лишь удобной. Несомненно, она прежде всего удобна; но несомненно точно так же, что она удобна не только для меня, но и для всех людей; несомненно и то, что она останется удобной для нашего потомства; несомненно, наконец, что все это не может быть случайным» [152] Ibid, стр. 271. .

Наиболее решительный эстетический догматизм, правильно понятый, и не требует большего: объективность его законов есть лишь общность индивидуальных впечатлений; и эта общность никогда не в состоянии достичь абсолютной универсальности, ибо удобная классификация впечатлений находится в вечной эволюции, и наши соседи или наши потомки всегда находят или найдут классификации, более отвечающие запросам их науки. Научный релятивизм и релятивизм эстетический точка в точку соответствуют друг другу, хотя разделяющие их оттенки бесконечны: таково свойство всех оттенков в мире. Подобно ученому, теоретик эстетики откажется именовать удобство своих гипотез случаем. Следовательно, и он дерзнет говорить о законах. Он сможет, он должен будет это делать без предубеждения просто потому, что ему понятна «ценность науки» даже в искусстве!

Традиционный догматизм, как известно, представляется обычно как догматизм абсолютный. Абсолютным был, например, догматизм платоников, выступавший во имя Идеи Прекрасного; или, начиная с эпохи Возрождения, догматизм авторов правил или же мнимых аристотелевских или классических предписаний; абсолютным был и противоположный ему догматизм немецких или французских романтиков, с их революционным догматом недосягаемого гения, – худший из видов догматизма ввиду его произвольности; догматизм всякого академизма в пластических искусствах; догматизм всех почти направлений в музыке – вагнеризм, дебюссизм и дендизм (d'Indy), – если брать самые последние течения; наконец, догматизм индивидуалистической эстетики вообще, ибо достаточно, по мнению ее сторонников, формулировать в отвлеченной форме личное свое убеждение, чтобы оно тотчас же возымело силу для всех людей и всех времен.