Шарль Лало - Введение в эстетику

Если мы наконец от нормативных суждений спустимся к фактам и к теоретическим объяснениям, лежащим в основе этих суждений, то увидим, что притязания Тэна на научность приобретают еще более резко выраженный характер. Между ботаникой или даже механикой и наукой об искусстве разница лишь в степени сложности и точности формул, служащих для обозначения и измерения сил, находящихся в действии: в одном случае это физическая или физиологическая энергия, в другом – среда, раса, момент, представляющие собою лишь иную форму мировой энергии.

«Как и всюду, мы имеем здесь пред собою механическую задачу: действие в его целом представляет собою сумму, всецело определяемую величиной и направлением сил, производящих действие. Единственная разница между моральными и физическими проблемами заключается в том, что в первых направление и размеры силы не поддаются столь точному измерению и определенно, как в последних. Хотя необходимость, способность и допускают известные количественные различия, степени, подобно давлению или тяжести, однако эти количественные различия измеряются не так, как количества физические. Мы не можем их закрепить в точной или приблизительной формуле, мы можем иметь и дать лишь литературное впечатление о них; мы обречены на то, чтобы отмечать и передавать выдающиеся факты, в которых проявляются эти количественные различия, – факты, грубо и приблизительно указывающие, на какой высоте скалы они должны быть помещены. Но хотя средства обозначения не одинаковы в науках моральных и физических, однако – ввиду того что предмет в обоих случаях один и тот же и одинаково состоит из сил, направлений и величин – можно сказать, что и тут и там конечное действие совершается по одному и тому же правилу» [171] Taine. Histoire de la litteratureanglaise, I, предисловие, стр. XXXI.

Тэн не боится даже наиболее опасной проверки своего метода: испытания его пригодности для предвидения будущего. «Мы с полной уверенностью можем утверждать, что неведомые творения, к которым влечет нас течение веков, будут целиком порождены и установлены тремя первоначальными силами; и если бы эти силы можно было измерить и выразить в цифрах, то из них, как из формулы, можно было бы извлечь свойства будущей цивилизации; мы можем утверждать, что если, несмотря на явную грубость наших обозначений и коренную неточность наших мер, мы захотели бы теперь же составить себе некоторое представление о наших общих судьбах, то наши предвидения нужно было бы обосновывать на исследовании именно этих сил. Ибо, перечисляя их, мы пробегаем полный круг действующих сил, и, рассмотревши расу, среду, момент, т. е. внутреннюю пружину, давление извне и уже приобретенный импульс, мы исчерпали не только все действительные причины, но и всевозможные причины движения» [172] Ibid., стр. XXXIII. .

Эстетический труд Тэна – это, по крайней мере в тенденции, метод, опирающийся на примеры. Это не законченная, раз навсегда составленная и замкнутая система, не личное и созданное одним человеком дело, но орудие для работы; не однажды сделанное приобретение, но всегда открытая дорога. «Я не имею притязаний на систему, – справедливо замечает Тэн – я пытаюсь скорее следовать методу» [173] Taine. Essais, 8-е изд., 1900, стр.7. .

Такой догматизм, – если только хотят правильно понимать его – представляет собою лишь собрание гипотез или направляющих идей, которыми может руководствоваться исследование, и отнюдь не угрожает опасностью произвольного сужения сферы исследований. Он открывает новые пути, не загораживая ни одного старого. Раса, среда, момент – таковы три господствующих фактора эстетической жизни. Но можно найти другие факторы и даже расширить их, оставаясь вполне верным духу натуралистического метода.

Но удачно ли сам Тэн выбрал эти три фактора? Это гораздо более сомнительно. Однако это совершенно другой вопрос, обсуждением которого мы займемся ниже. В принципе этот выбор отнюдь не представляется окончательным, из него мы узнаем лишь три принципа относительного, а не абсолютного значения художественных произведений, согласно которым неизбежно варьирует или устанавливается всякая эстетическая ценность, но, несомненно, можно указать и другие принципы относительности. Во всяком случае, остается установленным самый факт относительного значения художественных произведений. Перемените среду, и ценность произведения меняется; и для истинного понимания ее надо совершить усилие мысленного восстановления среды, в которую мысленно и переносится это произведение. Вне этого усилия мысли Шекспира для нас не имеют той же цены, какую он имел для английской публики XVI столетия; но усилие мысли восстанавливает для него, через целые столетия, поколения и различные среды, ту же самую ценность, которая, если угодно, и будет истинной ценностью или наиболее истинной. Ибо все мнения имеют право на существование и на упорную защиту своего существования.

Громадная услуга, оказанная Тэном критике и эстетике, состоит в том, что он научил ее лучше понимать законную роль гипотез и общих идей в критике и эстетике, как и во всякой науке. И если бы все дело Тэна заключалось в этой услуге, то это дело его жизни не было бы тщетным. Быть может, Тэна упрекнут в том, что, предлагая со своей стороны массу слабо обоснованных обобщений, массу преждевременных предположений, он, наоборот, дискредитировал эту законную роль гипотез? Но опять-таки и это во всякой науке полезно для прогресса: великие гипотезы, даже неверные, всегда плодотворны; вспомните гипотезы Лапласа или Дарвина! В самом деле, опровержение Тэна возбудило такое оживление мысли, которое в стократ сильнее работы мышления при пассивном согласии с любой другой более верной формулой: без своих ошибок Тэн не был бы Тэном. А затем пусть бросит в него первый камень в области философии искусства тот, кто сам никогда не грешил.

Не теряет ли догматизм Тэна – именно в силу своего стремления к научности – способности уловить истинный объект критики – индивидуальность, которую схватывает лишь мимолетное впечатление?

Мы видели, что Тэн объясняет общие условия индуктивно и внешними условиями; индивидуальные факты – дедуктивно и внутренними условиями.

Сто раз повторено, что его метод – это психология народов или, по крайней мере, психология публики, а не психология индивидуумов, и в особенности наиболее оригинальных личностей, гениальных творцов, которые по самому определению ускользают от анализа. Но так как теоретиков эстетики занимают главным образом и даже исключительно личности гениальные, то можно сказать, что тэновский метод – метод социологический, а не эстетический; и чем более он его углубляет, тем более он поворачивается спиной к истинному предмету эстетики, т. е. к личностям творцов и художественным произведениям, возвышающимся над посредственностью, которые по самому своему определению или по самой своей функции отличаются от посредственности и не могут быть из нее выведены.