Людвиг Фейербах - Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

То, что богословие определяет как оттиск, образ, символ Троицы, мы должны рассматривать исключительно как саму вещь, как сущность, первообраз, оригинал, и тогда загадка будет решена. Мнимые образы, в которых олицетворялась Троица, чтобы стать понятной, суть: дух, разум, память, воля, любовь (mens, intellectus, memoria, voluntas, amor или caritas).

Бог мыслит и любит, но мыслит Он и любит себя; все мыслимое, познаваемое, любимое есть сам Бог. Первое, что мы встречаем в Троице, есть объективирование самосознания. Самосознание неизбежно действует на человека как нечто абсолютное. Бытие для него равносильно самосознанию. Бытие с сознанием есть для него просто бытие. Не существовать, или существовать, не зная того, что существуешь, это одно и то же. Самосознание имеет абсолютное значение не только для человека, но и само по себе. Бог, не знающий себя, Бог без сознания, не есть Бог. Человек одинаково не может мыслить как себя, так и Бога, без сознания. Божественное самосознание есть не что иное, как сознание сознания как абсолютной или божественной сущности.

Здесь Фейербах упрощенно воспроизводит диалектику Гегеля, согласно которой из самого факта сознания рождается другой («ты»), и таким образом Бог не может быть один. По сути, Отец оказывается «тезисом» (действием бытия), Сын – «антитезисом» (действием мышления), Дух – «синтезом» (действием сбывшейся мысли).

Впрочем, Троица никоим образом не исчерпывается этим определением. Мы поступили бы вполне произвольно, если бы свели только к нему и ограничили только им тайну Троицы. Сознание, разум, воля и любовь в значении абстрактных сущностей или определений относятся к области только отвлеченной философии, но религия есть сознание человеком себя в своей живой цельности, в которой единство самосознания существует только как завершившееся единство «я» и «ты».

Религия, по крайней мере христианская, абстрагирует от мира; внутренняя жизнь принадлежит к ее существу. Религиозный человек ведет жизнь уединенную, сосредоточенную в Боге, тихую, лишенную радостей мира. Но он отчуждается от мира только потому, что Сам Бог является существом, отчужденным от мира, вне- и сверхмировым – выражаясь строго и отвлеченно философски – небытием мира. Однако Бог как внемировое существо есть не что иное, как ушедшая из мира в себя, порвавшая с ним всякие связи, поднявшаяся над миром сущность человека, реализованная как объективная сущность.

Здесь Фейербах воспроизводит мотив диалектики Шеллинга и Гегеля: если мир есть бытие, то Бог есть небытие собственного небытия, бездна, которая всемогуществом преодолевает свое качество бездны, отрицает отрицание и тем самым творит мир как некий материализованный моральный итог этого преодоления.

Такой Бог есть сознание способности абстрагировать себя от всего другого, довольствоваться собой и зависеть только от себя, подобно тому, как в религии эта способность становится объектом для человека в качестве отличной от человека особой сущности. Бог как Бог, как существо простое, есть существо одинокое: абсолютное одиночество и самостоятельность; ибо одиноким может быть только то, что самостоятельно. Способность к одиночеству есть признак характера и мыслительной способности. Одиночество есть потребность мыслителя, общение – потребность сердца. Мыслить можно одному, любить надо непременно другого. В любви мы зависимы, так как она есть потребность в другом существе: мы самостоятельны только в одиночном акте мышления. Одиночество есть автаркия, самодовольство.

Характер – в данном случае в значении близком «верность себе», или готовность жить наедине со своими свойствами, готовность терпеть самого себя и менять самого себя самостоятельно. Здесь соединяются смыслы противоположных бытовых выражений «тяжелый характер» (довольство собой) и «сильный характер» (преодоление себя).

Автаркия (греч.) – самодостаточность, самообеспечение. Термин античной этики, означавший умение чувствовать себя хорошо в любой ситуации: и в нищете, и в роскоши, способность не прийти в отчаяние, претерпев разорение, и не развратиться, получив большой доход. Фейербах употребляет это слово буквально, этимологически, «довольство собой», «достаточность самого себя для жизни».

Но одинокий Бог исключает существенную потребность всякого двойства, любви, общения, действительного, полного самосознания, – у него нет другого «я». Религия удовлетворяет эту потребность тем, что соединяет одинокое божественное существо с другим, которое отличается от него как личность, но однородно с ним по существу – с Богом Сыном, отличным от Бога Отца. Бог Отец – первое, Бог Сын – второе лицо. Первое лицо – разум, второе – любовь. Любовь в связи с разумом и разум в связи с любовью образуют впервые дух, а дух есть цельный человек.

Обычно отцы церкви, прежде всего Аврелий Августин, говорили об Отце как о Любящем, Сыне как о Возлюбленном, а Духе как о Любви. Это отразилось в «Божественной комедии» Данте: ад сотворили «Божественное могущество, высшая мудрость и первая любовь», то есть Любовью назван Дух. Далее Фейербах переходит к этой схеме, когда говорит, что для тайны любви достаточно двух, потому что третий – сама любовь.

Только общественная жизнь есть истинная, себе довлеющая Божественная жизнь, – эта простая мысль, эта естественная для человека, врожденная истина и составляет сверхъестественную тайну Троицы. Но эта истина, как и всякая другая, признается религией только косвенным, т. е. превратным образом; религия рассматривает эту всеобщую истину как частную и придает истинному субъекту значение только предиката. Она говорит: Бог есть общественная жизнь, жизнь и сущность любви и дружбы. Третье лицо в Троице служит лишь выражением обоюдной любви двух первых лиц Божества, есть единство Отца и Сына, понятие общения, которое довольно бессмысленно воплощается в свою очередь в особом, личном существе.

Общественная жизнь – неточный перевод, правильнее было бы перевести Gemeinschaftliches Leben как «жизнь общины», «жизнь сообща», «жизнь вместе». Никакой речи об «обществе» как открытой системе здесь не идет.

Святой Дух обязан своим личным существованием только одному имени, одному слову. Даже древние отцы церкви, как известно, отождествляли Св. Дух с Сыном Божиим. Позднейшие догматические олицетворения его тоже недостаточно обоснованы. Он есть любовь Бога к Самому Себе и людям и в то же время любовь человека к Богу и к человеку. Следовательно, он и есть тождество Бога и человека, поскольку оно объективируется в религии как особенная сущность. Но для нас это единство заключается уже в Отце и еще в большей степени в Сыне. Поэтому нам не придется делать Св. Духа особым предметом нашего анализа. Мы ограничимся только следующим замечанием. Поскольку Св. Дух представляет субъективную сторону, постольку Он является представителем религиозной души перед ней самой, представителем религиозного аффекта, религиозного воодушевления, или олицетворением, объективированием религии в религии. Поэтому Св. Дух есть воздыхающее творение, томление твари по Богу.